к лицу одежду любимых, когда тех нет рядом. Люди, чья любовь себя изжила, раскрывают окна, словно для того, чтобы проветрить старый костюм, который слишком долго провисел в нафталине, зная при этом, что больше никогда не будут его носить.
Вы стояли на балконе, и мне было слышно, что вы подпеваете. Сам-то я подобной музыкой не увлекаюсь, но понимаю, что человек, которому нравится такая музыка, пишет именно такие книги. Кстати, она звучала чересчур громко, на грани нарушения тишины и покоя в доме. Но я не мелочусь в таких вещах. Не хотелось портить вам первый одинокий вечер.
А почему, собственно, вы тогда не осмелились спуститься ко мне, чтобы сделать замечание по поводу слишком громкой музыки? Почему вы послали жену?
– Мой муж – писатель, – сказала она. – Ему мешает шум.
Я пригласил ее войти, но она сделала лишь несколько шагов и остановилась в прихожей. Я видел, что она чуть подалась вперед, что она попыталась окинуть мою квартиру мимолетным взглядом. А я смотрел на ее лицо, одновременно что-то вдыхая – что-то такое, что не хотелось отпускать.
Через несколько часов, когда я уже собирался лечь спать и проходил через прихожую, этот запах все еще был там. Я долго простоял в темноте, пока не перестал его чувствовать. И во всяком случае я не открывал окна и двери, чтобы изгнать ее запах. Я терпеливо ждал, пока этот аромат сам выберет время, чтобы уйти.
Она и в самом деле уже не та девочка, которая приходила тогда взять у вас интервью для школьной газеты, в тот вечер я мог убедиться в этом воочию. Как же вы сами-то об этом сказали? «Однажды она пришла – с блокнотом под мышкой и целым списком вопросов, которые все еще так и не задала».
Каким был ее первый вопрос, после того как она переступила ваш порог? «Почему вы пишете»? Школьницы чаще всего спрашивают об этом. А что вы ответили? И что вы ответили бы на этот вопрос сейчас?
За столом вы обычно храните молчание. Не то чтобы я мог разобрать слова, если вы действительно беседуете, но голоса без труда проникают через потолок. Я слышу стук приборов по тарелкам, а летом, когда у вас открыты окна, мне даже слышно, как наполняются бокалы.
Пока ваш рот тщательно пережевывает пищу, голова остается в кабинете. Вы не можете рассказать, чем заняты. Жена не поймет, она же, в конце концов, женщина.
Так обычно проходят ваши ужины – в молчании, изредка нарушаемом вопросами. Я не слышу, что именно она спрашивает, я слышу, что она задает вопросы. Вопросы, на которые вы отвечаете движением головы.
Когда я не слышу ответа, вы делаете движение головой; сама голова в кабинете, говорить она не может, только двигаться.
Позже, когда вы поднимаетесь из-за стола, ваша жена наводит порядок, убирает бокалы и тарелки в посудомоечную машину. Потом она отправляется в комнату, выходящую окнами на улицу, где остается до тех пор, пока не приходит время ложиться спать.
Я все еще не понимаю, как она в одиночестве проводит часы в той комнате. Читает ли она книгу? Смотрит ли телевизор, убавив звук до самого тихого или