но шею не свернул. К двадцати годам он считался одним из первых наездников Рейха, готовился взять золотую медаль на Стокгольмской олимпиаде 1912 года, но отец сказал, что наследнику рода фон Маков принимать участие в этом плебейском балагане неприлично и что настоящей олимпиадой для гвардейского офицера будет надвигающаяся война. С отцом не поспоришь.
Молодой барон стал с нетерпением ждать обещанной войны, совершенствуясь в рубке лозы и скачках по пересеченной местности. Однако, когда долгожданный гром наконец грянул, Карл-Гебхардт сразу понял, что в современной войне кавалерия стала dеmodе,[1] ее время закончилось, а самые увлекательные скачки теперь будут происходить в воздухе. Он закончил месячные курсы наблюдателей и уже в октябре летал над полями Пикардии и Шампани.
Очень быстро выяснилось, что аэропланы пригодны не только для разведки, но и для невиданной забавы – воздушного боя. Вооружения на самолетах не существовало, но это лишь делало поединки еще более интересными.
Самый бесхитростный способ сбить противника состоял в том, чтобы оказаться прямо над ним и кинуть сверху гирю или метнуть дротик.
Искусный пилот умел пролететь перед носом врага так, чтобы перевернуть ему машину взвихрением воздуха.
Если бой происходил над своей территорией, можно было французу «сесть на голову» и загнать вниз, под огонь пехоты, либо даже принудить к посадке. На чужой земле следовало, наоборот, гнать лягушатника на самую верхотуру, чтоб у него замерз двигатель.
Один американец, бывший ковбой, воевавший за Антанту добровольцем, умел накинуть лассо на пропеллер и оторвать лопасть.
В общем, каждый – что летун, что летнаб – исхитрялись как могли.
Придумал свою методу и фон Мак – не слишком оригинальную, но очень эффективную. О ней речь впереди. Беда в том, что применять методу на Западном фронте удавалось нечасто. Там барон был обычным офицером, обязанным подчиняться строгой дисциплине и выполнять скучные рутинные задания. В конце концов Карл-Гебхардт пожаловался отцу, воевавшему на Востоке, что «наследнику рода фон Маков» зазорно служить фотографом в ателье, хоть бы и воздушном.
Генерал забрал сына к себе и предоставил ему полную свободу, зная по собственному опыту, что молодая кровь должна добродить, а горячий нрав перебеситься.
Никто теперь не понуждал Карла-Гебхардта к поденщине, но на Русском фронте возникла другая проблема: враг в воздухе встречался редко. Приходилось пробавляться бомбежкой.
В этот апрельский день барон совсем загонял своих товарищей: пара «эльфауге» прочесывала фронт зигзагом сначала с юга на север, потом с севера на юг. Ныряли под облака, выскакивали под солнце, снова ныряли. Топлива в баках оставалось на четверть часа свободного поиска, а потом придется возвращаться на аэродром.
Но всем своим существом капитан чувствовал: сегодня что-то будет, он не вернется с охоты без добычи. Без конца высовывался из кабины то слева, то справа, все глаза просмотрел.
Эти малопольские края он