иных забот и хлопот, кроме выбора платьев и партнеров по танцам да очаровательного поведения по отношению к друзьям отца, была и впрямь очень сладкой. По сравнению с балами и зваными приемами, увеселительными парками и театрами, долг не выглядел слишком уж заманчиво, и она не видела причин спешить к алтарю, обрывая чрезвычайно приятное времяпрепровождение.
В глубине души София считала своих фатоватых и тщеславных поклонников стаей павлинов и, подобно отцу, не видела ни в одном из них своего будущего супруга, зато у них самих пользовалась авторитетом признанной красавицы. Они были забавными, а большинство умели весьма недурно танцевать. А вот ухажеры, знакомство с которыми отец понемногу начал навязывать ей, вызывали у девушки раздражение. Она недоумевала, как такой умный, образованный и известный человек, как ее отец, мог рекомендовать ее вниманию подобных флегматичных и не располагающих к себе личностей. Его званые ужины, во время которых он представлял ей кандидатов из своего списка, понемногу превращались для нее в настоящую пытку, пока она с трудом находила общие темы для разговора с одним олухом средних лет за другим.
И вдруг она поняла, что готова потерять голову из-за темноволосого, синеглазого, крепкого и сильного ирландского джентльмена, который не был ни павлином, ни занудой, а вел себя одинаково обаятельно со всеми. Каким-то непонятным образом он притягивал к себе взоры всех присутствующих, стоило ему войти в комнату. Он оживлял любую компанию, к которой присоединялся, поддерживал дружеские отношения с теми, кто был младше его, и сохранял подчеркнуто уважительный тон с теми, кто превосходил его возрастом. Его изысканные манеры и обыкновение смотреть женщине прямо в глаза – словно говоря при этом: «Ах, какая красавица! Пусть мое сердце невозбранно разговаривает с вашим» – заставляли трепетать сердца и юных, и зрелых дам. Он любил танцевать и так часто выбирал своей партнершей Софию, что окружающие не могли этого не заметить, соглашаясь с тем, что ее красота и его галантность прекрасно дополняют друг друга. У него всегда находилась в запасе какая-нибудь новая забавная история, отчего она весело смеялась, и неизменный комплимент, полный скрытого смысла, заставлявший ее заливаться жарким румянцем. А однажды вечером, во время перерыва в танцах, он увлек ее в оранжерею, где среди цветущих апельсиновых деревьев сжал в объятиях и очень медленно, но настойчиво и приятно поцеловал. У Софии закружилась голова от тяжелого запаха апельсиновых цветков и трепетного прикосновения его усиков к ее губам, шее и ложбинке за ухом. Это было самое восхитительное и волнующее ощущение, которое она когда-либо испытывала, и ей очень хотелось, чтобы он и дальше продолжал целовать ее, но им помешала какая-то парочка, пожелавшая сорвать несколько цветущих побегов для девичьей бутоньерки. И Софии с неохотой пришлось вернуться к танцам.
Впоследствии она вновь и вновь мысленно возвращалась к этим мгновениям в оранжерее, испытывая головокружение при воспоминании о том, каким был