поубавила гнев.
– Понимаешь, Саня, – сказал силовичок, правда, всё ещё не думая Круглова прощать и, соответственно, водкой ему не наполняя стакан, – быть-то оно, конечно, всё может. И сердцу в поросёнке почему же не погулять? Для прогулочек в тушице места поди-ка хватит, но выёбываться-то, Саня, зачем? Тебе народ доверено развлекать, ты же что, ублюдок, наделал? Ты не только нас изломал, я за это молчу уже. Ты, подлец, у людей праздник отнял! И нет тебе за это прощенья!
– Саша, прости меня! Но поверь, если б я только передвигаться мог, то доказал бы тебе, что сердце у кабана этого не там, где надо… – не договорив, Круглов скорчился от дикой боли и едва снова не потерял сознание.
– Ладно, – сжалился наконец Фомин, – выпей! Выпей! Пусть водка тебе в глаза людям смотреть поможет. Пей, но не думай, что я вроде бы как простил тебя. Нет! Просто душа у меня такая. Даже такое говно, как ты, и то жалко.
Затем он до краёв наполнил гранёный стакан и подал его своему искалеченному приятелю.
Несмотря на такие обидные высказывания, какими наградил Круглова Фомин, капитан не обиделся. Он чувствовал свою вину и понимал, что мистическое его оправдание: будто у кабана нет сердца, всерьёз не примется. Тем не менее водка сделала своё дело. Она принесла облегчение страданиям офицера. Круглов разомлел и закурил наконец-то.
А над погребом кипела работа, и уже вовсю наперебой шёл творческий разговор на тему: что дальше делать? Саша Круглов, выползший из свинарника с помощью Фомина, в стороне остаться не мог:
– Возьмите штык, ребята, добейте скотину! – крикнул. – Только имейте в виду, что сердце у него не там, где надо.
В ответ дружный хохот раздался, и это заставило Круглова упасть головой в траву да заплакать горько. После короткого ржания Абрикосов всё-таки подошёл к раненому и взял у него штык. Он попробовал было сам в погреб спуститься, но оправившийся после удара о землю кабан вдруг напыжился, в человеке убийцу чуя. Возвратился Вася ни с чем.
Круглов же, всё-таки очень желая внести свою лепту в разрешение ситуации, снова порекомендовал:
– Абрикосов! Да шарахни ты его жаканом, падлу такую! Да в башку! Расшиби ты ему головку, гаду!
Прапорщик пошёл домой и принёс оттуда ружьё охотничье. Подошёл к погребу, прицелился и выстрелил животному в голову. Вихрем взвился кабан и зашёлся в погребе юлой кровавой. Мощное его тело в одно мгновенье развалило стеллажи и переломало бочки. С полок посыпались банки с консервациями, которые, разбиваясь, впивались в тушу и поливали её содержимым своим. Стекла от разбитых банок, больно врезаясь в кожу, так доставали вепря, что, сатанински визжа дико, он взбесился просто. Остервеневшее животное крушило и ломало всё подряд на своём пути, не сбавляя темпа. Сверху можно было наблюдать, как оно меняет цвет, в зависимости от того, что свалится на него. Когда всё перемешалось и падать больше нечему было, сизо-лиловый вепрь отдохнуть прилёг.
Ошеломлённые люди сомневались: не сон ли это? Не бывает ведь взаправду таких животных, что жаканы как мяч резиновый от него. Думали-гадали