лишениях. Мне не на кого было опереться, и прежде чем я осознала себя и свое место в жизни, я уже попала под тяжелый пресс сталинских репрессий.
Татьяна Иосифовна говорила все громче, как бы с трибуны.
– Я старалась дать Аленочке все, что могла. Но много ли могла я? Мне приходилось отрывать от себя последние куски!
– Татьяна Иосифовна! – вмешалась Сонечка. – Не надо об этом!
Татьяна Иосифовна осторожно отрезала кусок мяса, осмотрела его и спросила:
– А у вас на рынке есть санитарный контроль?
Неожиданный переход сбил Лидочку с толку – она даже не сразу сообразила, что же Татьяна Иосифовна имеет в виду?
Но и Татьяна Иосифовна забыла о вопросе, потому что обернулась к Соне и сказала ей:
– Алена может иметь ко мне субъективные претензии. Но никак не объективные. В конце концов, факт наличия у меня собственной личной жизни не должен был отвращать ее.
– Я не говорю о прошлом! – Сонечка посмотрела на Лидочку умоляюще, словно искала у нее поддержку. – Но сегодня вашей дочери очень плохо. Она близка к смерти.
– Ах, оставь, я ненавижу шантаж! – воскликнула Татьяна Иосифовна. – К сожалению, с возрастом у Аленки выработался псевдосуицидальный комплекс. Вы меня понимаете? То есть Алена стремится к самоубийству, но не к самой смерти, а к попытке, чтобы вызвать сочувствие или страх у окружающих. В первую очередь у разочаровавшихся поклонников.
– Татьяна Иосифовна! – взмолилась Соня. – Поймите же, что у Алены, кроме нас с вами, нет близких людей.
– Она сама в этом виновата.
– У нее нет никого! Неужели родная мать от нее отвернется?
Обе женщины удовлетворяли свою страсть к театральности, обеим роли достались трагические, со слезой, и конфликт грозил достичь древнегреческих высот.
– Лучше тебе уехать, – сказала Татьяна Иосифовна. – Пока еще не поздно, тебе лучше вернуться в Москву. Твое присутствие выводит меня из себя.
– Я не уеду, пока не добьюсь от вас согласия позвонить Аленушке. Хотя бы позвонить.
– Ну подожди, сначала поедим, – ответила, подумав, Татьяна Иосифовна.
Она стала быстро и обильно накладывать себе в тарелку картошку и мясо, словно мысленно уже отсчитывала, кому сколько положено, и себе, как старшей, выделила большую дозу.
Она ела шумно, мелко и быстро, как бы стараясь растянуть удовольствие от еды и в то же время насладиться как можно интенсивнее.
Соня ела также с удовольствием, но, поймав на себе взгляд Лидочки и ложно истолковав его, громко сказала:
– Кусок в горло не лезет, честное слово.
– Это от избалованности, – заметила Татьяна Иосифовна. – Ты не знаешь цену сухой горбушке.
– Вы бы радовались, что мое поколение обошлось без этого, – ответила Соня. – А вы как будто злорадствуете.
– Я говорю горькую и нелицеприятную правду. И мало кто любит ее слушать.
Соня вздохнула и отрезала кусочек мяса. Лидочка видела, что Сонечка голодна и с удовольствием