Александр Кабанов

На языке врага: стихи о войне и мире


Скачать книгу

с похмелья каялись устало,

      уходили в землю про запас,

      Родина о нас совсем не знала,

      потому и не любила нас.

      Потому, что хамское, блатное —

      оказалось ближе и родней,

      потому, что мы совсем другое

      называли Родиной своей.

      2009

      «Звенит карманная медь, поет вода из трахей…»

      Звенит карманная медь, поет вода из трахей:

      а если родина – смерть, а если Дракула – гей?

      Зажги лампаду в саду, в чужом вишневом саду,

      в каком не помня году проснись на полном ходу,

      и раб детей – Винни-Пух и князь жуков – короед

      тебя проверят на слух, затем – укутают в плед:

      сиди себе и смотри, качаясь в кресле-кача,

      на этот сад изнутри, где вишню ест алыча,

      когда в лампаде огонь свернется, как эмбрион,

      цветком раскроется конь, а с чем рифмуется он?

      Не то, чтоб жизнь коротка, но, от звонка до звонка,

      ты – часть ее поводка, ты – яд с ее коготка.

      Обыск

      Зафыркают ночные фуры,

      почуяв горькое на дне:

      архангел из прокуратуры

      приходит с обыском ко мне.

      Печаль во взгляде волооком,

      уста – холодны и сухи:

      ты кинул всех в краю далеком

      на дурь, на бабки, на стихи.

      А что ответить мне, в натуре,

      счастливейшему из лохов,

      что – больше нет ни сна, ни дури,

      ни баб, ни денег, ни стихов.

      Лишь память розовою глиной,

      лишь ручеек свинцовый вплавь,

      и пахнут явкою с повинной:

      мой сон и явь, мой сон и явь.

      Один, все остальные – в доле,

      поют и делят барыши,

      не зарекайся жить на воле —

      садись, пиши.

      «С младых ногтей был увлечен игрой…»

      С младых ногтей был увлечен игрой:

      давя прыщи, я раздавил не глядя —

      пасхальное яйцо с кощеевой иглой,

      скажи-ка, дядя,

      не даром я бродил во тьме береговой,

      где по усам текло и по волнам бежало,

      как хрустнуло столетье под ногой —

      смертельное, ржавеющее жало.

      И объяснил мне комендант Першко,

      цветную скорлупу в карманы собирая,

      что у войны – не женское ушко,

      что есть игла вторая —

      в нее продета ариадны нить,

      и можно вышивать на полотне лимана:

      убитых – крестиком, а кто остался жить —

      спокойной гладью правды и обмана.

      Часть гобелена, гвоздь картины всей —

      горит маяк, но светит мимо, мимо,

      и счастлив я, как минотавр Тесей,

      как губернатор Крыма.

      «Бегут в Европу черные ходоки…»

      Бегут в Европу черные ходоки,

      плывут в Европу черные ходоки,

      а их встречают белые мудаки —

      свиных колбасок мерзкие едоки.

      Вокзал вонзит неоновые клыки —

      и потекут из яремной вены:

      вода, одежда, памперсы, сухпайки,

      цветы и средства для гигиены.

      У