желая перечислить поименно людей с безупречной родословной. Но передумав, стал дальше размышлять о данной, важной, по его мнению, проблеме. Правда, почти все они существовали прежде и память о них живет лишь в преданиях и народных небылицах. Он снова прервал свои размышления и сосредоточенно стал набивать трубку табаком и неспешно раскуривать. Убедившись, что табак разгорелся в полную силу, он с наслаждением выпустил серое облако и, поправив усы, продолжил. Нынешнее непростое, поворотное для всего человечества время ознаменовано лишь одним единственным величайшим событием: наличием непревзойденного гениального ума. А вот вся последующая человеческая история, непременно, будет пуста, бессмысленна и глупа…
Он снова выпустил густое облако и сдержанно улыбнулся. Затем, взглянув на досье, вспомнил, отчего развились такие мысли, решил, если поковыряться, то непременно обнаружится что-нибудь эдакое в этом, как его? Снова забыл. В Проханкине… Но пока оставим все как есть, сделаем вид, что верим всей этой писанине. А там, там видно будет. Он вновь вызвал начальника охраны и поинтересовался:
– Товарищ Горбунок, а как, по-вашему, где сейчас находится товарищ Проханкин?
По всему было видно, вопрос не застал врасплох начальника охраны.
– В следственном изоляторе, товарищ Сталин.
– Почему? – Искренне удивился вождь.
– Я распорядился, так сказать…
– Проявил инициативу? – Закончил за подчиненного хозяин. – Я полагаю, в жизни может произойти любой казус. Вдруг придется сидеть товарищу Проханкину напротив вас, товарищ Горбунок. Вы, товарищ Горбунок, такой вариант исключаете? А? Срочно доставить корреспондента ко мне!
Машина вновь везла бедного журналиста в неизвестность, а он продолжал сыпать проклятия Надтюрдту, всей душой ненавидя французский бритвенный прибор, а заодно французов, англичан, поляков, финнов, эстонцев так, на всякий случай. Проклинал троцкизм, капитализм, монархизм и все прочие социально чуждые измы, презирая их всей своей советской душой. У него не осталось сомнений, что его убьют.“ Скорее всего, решили не возиться с допросами и судами, а просто удавить и списать все на самоубийство. Думаете, так не бывает? Бывает, ох как бывает. Больше всего обидно, что ни за что, без пользы, за какой- то паршивый бритвенный прибор. „Ведь совершенно ясно, что он не является врагом народа, государства или власти. Враги другие – жестокие, злобные, беспощадные, они готовят заговоры и покушения на вождя или подрывают экономику, делают все, чтобы страна не расцвела счастливой жизнью, не встала с колен назло поганому Западу. Призывы к смерти подобных врагов он и сам не раз подписывал от имени группы советских граждан. «Но я ведь не такой, неужели они не видят?»
Заметив сквозь щель в занавеске, что машина въезжает в Кремль, стало еще страшней, чем от мысли о смерти. Положение дел менялось так быстро, что журналист «Красной колеи» не успел