сумасшедшим был Вяземский. В Москву Пушкин уехал без спросу за месяц перед тем. История была свежая.
О полицейском надзоре Бенкендорф выразился так:
«Никогда никакой полиции не давалось распоряжение иметь за вами надзор».
Между тем тщательный полицейский надзор велся за Пушкиным с 1828 года по решению Государственного совета. Куда бы Пушкин ни ехал – отовсюду поступали соответствующие донесения. Бенкендорф их внимательно читал.
Надо отдать должное как Николаю, так и его голубому ангелу-хранителю – солгать человеку в лицо им ничего не стоило.
Пушкин этого понять не мог. Он не знал, что они говорят о нем между собой презрительно и менее всего расположены принимать от него советы. История с «Анчаром» насторожила его.
Но планов своих он не изменил. Он продолжал верить в благородное сердце государя и возможность – даже в таких условиях – вразумить людей.
Среди немногочисленных пушкинских стихотворений 1832 года есть подражание Данте:
И дале мы пошли – и страх обнял меня.
Бесенок, под себя поджав свое копыто,
Крутил ростовщика у адского огня.
Горячий капал жир в копченое корыто.
И лопал на огне печеный ростовщик.
А я: «Поведай мне, в сей казни что сокрыто?»
Виргилий мне: «Мой сын, сей казни смысл велик:
Одно стяжание имев всегда в предмете,
Жир должников своих сосал сей злой старик
И их безжалостно крутил на вашем свете».
Вряд ли стихи эти случайны, ибо Пушкин выбрал отнюдь не типичный для Данте сюжет.
В предыдущем году дел, напоминающих этот сюжет, у него было немало.
21 июля 1831 года он писал Нащокину в Москву:
«С Догановским не худо, брат, нам пуститься в разговоры или переговоры – ибо срок моему первому векселю приближается».
29 июля ему же:
«Что ты делаешь? ожидаешь ли своих денег и выручишь ли ты меня из сетей Догановского?»
Известному игроку Огонь-Догановскому Пушкин должен был 25 тысяч.
Как и все узлы последних шести лет, узел денежный завязался в 1831 году.
В феврале этого года Пушкин писал Плетневу:
«Через несколько дней я женюсь: и представлю тебе хозяйственный отчет: заложил я моих 200 душ, взял 38 000 – и вот им распределение: 11 000 теще, которая непременно хотела, чтоб дочь ее была с приданым, – пиши пропало.
10 000 Нащокину, для выручки его из плохих обстоятельств: деньги верные. Остаются 17 000 на обзаведение и житье годичное».
Он плохо рассчитывал бюджет. Не хватило 17 000. Не хватило и тех, что получал он от Смирдина. Его письма царскосельского лета полны денежными расчетами. А ведь это были самые благополучные месяцы.
В последнее время перед женитьбой он неудачно играл. Образовались большие карточные долги.
Ему нужен был покой и независимость. Самая простая, бытовая, материальная. Быт Карамзина…
Для этого нужно было прежде всего рассчитаться