модернизации»[49].
Представляется заслуживающей внимания мысль Э. Смита, согласно которой не следует считать нациогенез линейным, эволюционным процессом. Он может идти по прогрессивной линии, может – по регрессивной, может остановиться. Народы на пути своей непростой эволюции могут вообще исчезнуть, а могут несколько раз «заходить» на попытку создать нацию. В контексте этой идеи концепция «средневековых наций», или «домодерных наций», выглядит очень логично: народы предпринимают в своей истории несколько попыток создать нацию, и начальные стадии этого процесса как раз и соответствуют этапу «домодерной нации». В эпоху Средневековья нации, по выражению Ф.Майнеке, «вели скорее растительное, дремлющее существование», хотя «в отдельные моменты и открывали глаза»[50].
Толчок к обострению проблем этнической идентичности дали процессы распада Великой Римской империи и образования в Средневековье Священной Римской империи и средневековых королевств. Империя предполагает объединение разных народов, и, прежде чем унифицировать их, подчеркивает их различение, обостряет его, ставит вопрос о родовой принадлежности. «Всем народам было свойственно сильное политическое самосознание в качестве gens/ natio… Люди уже тогда знали, что народов на земле множество, и пытались на основе предполагаемых или фиктивных родственных связей объединять их в группы. Только тот, кто имеет представление о существовавшем когда-то – в реальности или в представлениях – разнообразии этого множества народов, сможет понять реальность “народа/нации” в раннесредневековой Европе»[51].
Дж. Армстронг в своем фундаментальном труде «Нации до национализма» показал, что в основу этого деления легли представления о «своих» и «чужих», потребность в идентичности, которая изначально была у человеческих сообществ. Для этого и появляются представления о богоизбранных народах и «недочеловеках» – гоях, варварах, «немцах» и т. д.[52] Христианизация обозначила путь попадания в «полноценные народы»: «Наряду с народами-гегемонами, такими, как франки, были и другие gentes, которые после христианизации, а то и до нее, тоже стали нациями (“гентильными первичными нациями”, в противоположность “вторичным супрагентильным”). И в тот момент, когда они были признаны представителями римско-христианских легитимирующих инстанций – императора в Константинополе, “верховного” короля, а затем и императора в Риме или папы римского, – они достигли того самого статуса, который не хотят признавать за ними судьи, глядящие из Нового времени. Они не были просто “этническими образованиями”: они рассматривали себя как нации, оберегаемые Всевышним и “их” святыми, исполненные чувства собственного достоинства»[53].
Именно эти средневековые королевства стали основой будущих наций. Как писала С. Рейнгольде, «связь между территорией королевства (regnum) и “народом” означала, что принадлежность к королевству в