живой, ладно? Я буду ждать, – всхлипнула Оксанка. – Сколько нужно – столько и буду.
Лещинский кивнул, порывисто обнял подругу, заглянул в ярко-синие, затянутые влажной поволокой глаза.
– Когда вернусь, мы поженимся, – пообещал он.
Оксанка охнула, но Лещинский не стал дожидаться новых слез. Он ткнулся губами в ее горячую щеку и вышел из комнаты.
Днем в коридоре было полно народу. Крохотный нгененок гнался за «вечным обручем». Его арсианский приятель сцепился с дочкой заводского учетчика Миядзаки. Земная девочка и инопланетянин молча мутузили друг дружку.
– А ну, брысь, сорванцы! – прикрикнул на них Лещинский.
«Сорванцы» бросились врассыпную, завопили из безопасной дали: «Хитник!»
За поворотом Лещинский наткнулся на старшего сына Смитов. Семилетний мальчишка сидел на корточках перед «привидением», не отводя от него ореховых глаз. С «привидением» что-то происходило. Оно стало похоже на вытянутый по вертикали аквариум, заполненный синей булькающей жидкостью, в которой что-то плавало, но, видимо, совсем не то, что было нужно мальчишке, потому что Смит-младший хмурил бровки и тихо шептал непонятные Лещинскому американские идиомы.
Дети потихоньку осваивали мир, который был для них родным.
«Ради них…» – подумал Лещинский, выходя на улицу.
Он не стал «светиться» на главном проспекте имени Фреда Вельянова, а сразу шмыгнул в проулок, упирающийся прямиком в прореху в Заборе – трехметровой бетонной ограде, которую два года назад начали сооружать вокруг завода и жилой зоны по приказу Корсиканца.
К Крысиному пустырю проще было пройти через главные ворота, но они открывались редко. И уж точно никто не стал бы раздвигать массивные, бронированные створки ради единственного бродяги. Штабной нген Ланальюк советовал забыть на время, что он, Константин Лещинский, – гвардеец. Совет хорош, особенно если учесть, что в Грязном порту на гвардейцев имеет зуб каждый второй.
Протиснувшись в дыру, Лещинский очутился в Парке. Тихо шелестели чешуйчатые листья укропных деревьев. Заросли жгучей осины тряслись, как от озноба, разбрасывая повсюду ядовитые семена. Сновали деловитые насекомые. Белели развалины Фонтанного дворца – вода струилась по обломкам ступеней, журчала в каменном русле канала, из которого трудолюбивые птичники ведрами таскали ее для своего огорода. Лещинский старался не привлекать внимания. Плащ с капюшоном, противопылевая маска сделали его неузнаваемым. Ни дать ни взять – побирушка, забравшийся в Парк, чтобы разжиться на халяву овощами. Завидев его, огородники делали тревожную стойку – совсем как страусы, которые углядели подкрадывающегося шакала. Лещинский не обращал на них внимания, он выбирал самые затененные места. Ему хотелось растянуть удовольствие, ведь дальнейший путь лежал через места не столь прохладные.
За Парком тянулась полоса Мертвого леса. Когда-то здесь тоже шумела листва и сновали насекомые, но горячий торнадо опалил деревья мертвящим дыханием. Листья высохли и опали, усеяв подножия окостеневших от жара