Поскольку он никогда не мог от этого освободиться, ему пришлось жить с этим. И, как бы странно это ни звучало, он теперь уживался с призраком Конора если и не комфортно, то по крайней мере мирно.
Глаза Нат были закрыты: таблетки сделали ее сонной, он подумал, что ей удалось задремать, но когда попытался отодвинуться, она обвила его рукой. Он притянул ее ближе, зашептал ей в волосы:
– То, что было с нами шестерыми, не ограничивается лишь печалью, болью и обвинениями, ты же знаешь. Помнишь? Помнишь, какими мы были когда-то?
Четверг, 21 ноября 1996 г.
Дражайший Эндрю!
Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Я только что закончила писать другое письмо, которое в качестве твоей характеристики будет отправлено судье, занимающемуся рассмотрением дела. Поскольку я хочу, в меру своих сил, облегчить твое страдание, я решила рассказать тебе, что я написала.
Судье, конечно, и без меня станет известно, что ты есть и всегда был честным, законопослушным, трудолюбивым молодым человеком. Об этом мне не требовалось говорить. Не сомневаюсь, что он знает все о твоих учебных и других достижениях, о тех достижениях, которые можно измерить оценками и вознаградить призами. Есть, однако, вещи, которые не так легко выразить количественно.
Поэтому я написала о твоей доброте. Что ты был верным другом моему сыну, человеком, к которому он относился с уважением и восхищением, человеком, на которого мог положиться. Я рассказала, что из всех друзей Конора я бы охарактеризовала тебя не только как самого доброго, но и как самого ответственного. Я абсолютно точно знаю, что в тот день ты совершил ужасную ошибку, но знаю также, что не ты один в ней виноват.
Возможно, тебе трудно это представить, но я тоже была когда-то молодой. Я смутно припоминаю, каково это – быть на пороге взрослой жизни, те несколько лет, когда мир простирается перед тобой и ты чувствуешь себя совершенно непобедимым. Да, конечно, это иллюзия, но мало найдется среди нас таких (включая, полагаю, и судью), кто не чувствовал этого, кто, бросая взгляд назад, не обнаруживает в своей памяти, что когда-то шел на глупые риски и смеялся потом над собственной дерзостью. Для большинства из нас, для огромного большинства, эти риски не обошлись дорого или, во всяком случае, настолько дорого. Тебе не повезло, как и моему сыну.
Самое важное, однако, как я написала в своем письме, это то, что меньше всего, меньше всего на свете мой сын хотел бы увидеть тебя наказанным сильнее, чем ты уже наказан. Сознание, что ты отправишься в тюрьму, было бы невыносимым для него, так же как и для меня.
Вот, Эндрю, что я написала, для того чтобы мое письмо было представлено в качестве свидетельских показаний в суде. И это же я хочу сказать тебе. То, что ты совершил, могло бы тебя уничтожить. Могло разрушить твою жизнь. Оно забрало у тебя лучшего друга, поломало твою карьеру. Как я представляю, оно лишило тебя и многого другого.
Ты мог бы позволить этому тебя сломать. Я надеюсь, ты этого не сделаешь. Ты мог