свою законную порцию.
– Ему не вредно? – спросила Лариса, глядя, как пес уписывает пиццу. – Все-таки она с перцем…
– Я тебя умоляю! – отмахнулась Машка. – Он и целую сожрет – не икнет!
– Лиса! – донесся из коридора придушенный голос Лаптя. – Лисичка, погляди-ка сюда!
– Что такое? – Лариса выглянула в коридор из комнаты, где она отдирала со стены едва ли не десять слоев старых обоев, перемежающихся газетами.
Надышавшись пылью, она едва не задохнулась, тогда Лапоть уговорил ее надеть респиратор.
Лапоть с задумчивым видом стоял возле стены, с которой он только что соскреб приличный слой старой штукатурки. Изо рта у него торчали несколько гвоздей. Лариса вспомнила картинку из учебника биологии, на которой была изображена лягушка, изо рта которой торчали лапки недоеденного кузнечика. Эта картинка иллюстрировала главу о пищевой пирамиде.
Сейчас Лапоть был удивительно похож на ту лягушку – круглые выпученные глаза, большой рот, из которого торчат во все стороны гвозди, как те самые лапки… только растрепанные соломенные волосы нарушали это сходство. Эти волосы да круглые, как пуговицы, голубые глаза делали Лаптя похожими на Страшилу. Страшилу Мудрого из книги «Волшебник Изумрудного города». Точно, вылитый Страшила. Лариса едва скрыла улыбку.
– Что такое? – повторила Лариса, подойдя к нему.
– Да вот эта стенка… странно как-то. – Лапоть показал пальцем на стенку перед собой.
– Что в ней странного? – Лариса взглянула на эту стенку – хлипкая, подгнившая дощатая стена в заплатках, оставшихся от многолетнего напластования старых газет и обоев. На одной из газетных заплаток просматривался выцветший заголовок – «Исторические решения съезда партии – в жизнь».
– Так что тебя смущает в этой стенке? – повторила она. – По-моему, такая же, как все остальные. Такая же, как все в этой квартире. Ветхая, старая, гнилая, никчемная…
– Такая, да не такая, – рассудительно проговорил Лапоть. Из-за гвоздей во рту он шепелявил больше, чем обычно. – Шмотри, на кухне от штены до штены два с половиной метра, а здесь – полтора, точнее, метр шестьдесят…
– Что? – удивленно переспросила Лариса. – Ничего не понимаю. Какие полтора метра? О чем ты вообще говоришь?
– Я говорю, что здесь в штене какая-то пуштота, – прошепелявил Лапоть. Потом он выплюнул гвозди на пол и повторил более четко и членораздельно: – В стене какая-то пустота.
– Пустота? – переспросила Лариса.
– Ага. – Лицо у Лаптя стало загадочное и мечтательное. – А иногда в старых домах находят клады… представляешь – вдруг у тебя там клад? Например, шкатулка с драгоценностями. Или котелок со старинными золотыми монетами.
– Слабо верится, – вздохнула Лариса. – Я от жизни никаких приятных сюрпризов не жду. Одни гадости.
– Лермонтов, – проворчал Лапоть.
– Что? Какой Лермонтов?
– Михаил Юрьевич. «Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть».
И