стояночной лампы пробился сквозь нашу скученную группу. Глаза у нас уже привыкли, и мы с Кармель выключаем фонарик. В амбаре пусто, только валяется нечто вроде остова старого плуга в южном углу, и стояночная лампа окрашивает помещение в приглушенно-желтые тона.
– Это то самое место? – спрашивает Кармель.
– Ну, для ночлега вполне сгодится, – говорю я. – Утром попробуем дойти пешком куда-нибудь, где получше ловит, и вызвать тягач.
Кармель кивает. Она уловила. Поведение попавшего в затруднительное положение путешественника срабатывает чаще, чем можно подумать. Вот почему оно фигурирует в таком количестве разных ужастиков.
– Тут ничуть не теплее, чем снаружи, – замечает Томас.
Он тоже наконец выключает фонарь. Сверху доносится какой-то шорох, и он подскакивает на фут и выхватывает фонарь. Луч упирается в балку на потолке.
– Голуби, судя по звуку, – говорю я. – Это хорошо. Если мы застрянем тут слишком надолго, возможно, придется устроить гриль-бар с домашней птицей.
– Это… отвратительно, – морщится Кармель.
– Как куры, только дешевле. Давай-ка про верим.
К люку ведет скрипучая гнилая лестница. Полагаю, что наверху мы обнаружим лишь сеновал и стайку устроившихся на ночлег голубей с воробьями, но напоминать Томасу и Кармель о бдительности не приходится. Они держатся сразу за мной, в постоянном контакте. Кармель задевает пальцем ноги зубья полуутопленных в сене вил и ахает. Мы смотрим друг на друга, и она качает головой. Это не могут быть те же самые вилы, на которые упала фермерова жена. Именно это мы себе и говорим, хотя я не вижу реальных причин, почему это не могут быть те же самые вилы.
Я поднимаюсь на сеновал первым. Луч фонаря высвечивает широкое плоское пространство покрытого сеном пола и несколько высоких стопок тюков вдоль южной стены. Посветив вверх на двускатную крышу, вижу примерно полсотни голубей, ни один из которых вроде бы не возражает против нашего вторжения.
– Поднимайтесь, – говорю. Томас залезает следующим, и мы оба помогаем забраться Кармель. – Аккуратно, в этом сене полно птичьего помета.
– Мило, – бормочет она.
Оказавшись наверху все вместе, мы озираемся, но смотреть особо не на что. Это просто обширное крытое пространство, усыпанное сеном и птичьим дерьмом. Имеется система блоков, вероятно использовавшаяся для перемещения подвешенного к потолку сена, стропила обмотаны толстыми веревками.
– Знаешь, что я ненавижу в фонарях? – спрашивает Томас, и я смотрю, как его луч движется по помещению, выхватывая то птичьи головы и шевелящиеся крылья, то пустоту затянутых паутиной досок. – Они всегда заставляют тебя думать о том, чего ты не видишь. О том, что в темноте.
– Это верно, – подхватывает Кармель. – Это самый жуткий кадр в ужастике. Когда фонарь наконец натыкается на то, что искал, и ты понимаешь, что лучше бы тебе не знать, как оно выглядит.
Им бы заткнуться обоим. Сейчас не время себя запугивать. Чуть отхожу в надежде