так часто произносивший язвительные речи, приобрел горький вкус, который не смог заглушить даже соус из овечьих хвостов и молодого лука. Кошки отказались от угощения и разбрелись прочь. Жена поэта, наблюдавшая за происходящим из окна, тайно собрала кусочки языка и сшила их. Положив свое рукоделие на кровать, она отправилась на поиски врача, способного вшить язык в рот ее мужа. Но тут в открытое окно влетела чайка и похитила многострадальный язык. Надо сказать, чайки в Стамбуле обладают весьма наглым нравом и хватают все без разбора, не брезгуя самыми неаппетитными отбросами. Порой эти птицы даже нападают на животных, вдвое превосходящих их, и выклевывают им глаза. Вот так поэт и остался безмолвным, как фонарь рыбака. Теперь его стихи выкрикивало пернатое создание, словно нарочно кружившее над его головой.
Впрочем, независимо от того, как их улица получила свое название, была она старомодной и тихой, и больше всего среди ее обитателей ценились три добродетели, которые могли бы соответствовать трем состояниям материи: беспрекословная покорность Аллаху (а также имамам), упование на его волю как на нерушимую опору – твердь; готовность отдаваться течению божественной реки жизни, не обращая внимания на грязь и ил, наполнявшие ее русло, – жидкость; отказ от амбиций и притязаний, ибо все земные владения и богатства в конце концов превратятся в ничто – газ. Никто не сомневался в том, что удел каждого предопределен раз и навсегда, а страдания – это неизбежная часть жизни, в том числе и те, что люди постоянно причиняют друг другу, будь то драки футбольных болельщиков, политические баталии или оплеуха жене.
Семья Налбантоглу жила в двухэтажном доме цвета забродивших вишен. На протяжении многих лет его красили в разные оттенки, и он становился то зеленым, как соленая слива, то коричневым, как ореховое масло, то бордовым, как маринованная свекла. Налбантоглу арендовали первый этаж, домовладелец жил на втором. Семья не была состоятельной, хотя бедность и богатство, как известно, весьма относительные категории, однако в детстве Пери никогда не чувствовала себя обездоленной. Это чувство пришло позднее и в отместку за свое опоздание стало терзать ее с удвоенной силой, словно рассчитывая наверстать упущенное. Оглядываясь назад, она поняла, каким скопищем ошибок была та семья, в которой она выросла, ощущая себя любимой дочерью, защищенной от всех бед и напастей.
Пери была последним ребенком четы Налбантоглу. Ее появление на свет стало для родителей настоящим чудом, ибо супруги, уже имевшие двоих сыновей-подростков, считали себя слишком старыми для деторождения. С Пери буквально сдували пылинки, все ее желания не просто выполнялись, но предугадывались. Однако даже в эти безмятежные годы она чувствовала, что в родном доме подчас веет тревожным ветерком, который тут же превращался в мощный ураган, если родители находились в одной комнате.
Отец и мать Пери были несовместимы, как мечеть и трактир. Стоило им оказаться рядом, как их голоса становились напряженными,