“Сантандер”, которому бестолковая russa умудрилась его заложить. Но жить в нем пока можно, и тебе повезло.
Он похлопал меня по плечу и удалился, а я вернулся в дом, выпил еще, поссорился с сестрой, пошел к себе, упал поперек кровати и заснул. Утром оказалось, что, проводив гостей, сестра собрала свои вещи и исчезла, не оставив даже записки.
Когда через три года она приехала погостить, от прежней Агне остались только веснушки, потемневшие, как старое золото. Все остальное было новым – и гудящий смех, и яркий, неотступный взгляд. Я поверить не мог, что шестнадцать лет назад назначал ей свидания под сводами коврового шалаша. Ее манера обниматься с утра до вечера действовала мне на нервы, но мое тело отзывалось на ее прикосновения с глупым гальваническим упорством. Байша сестру вообще не замечала, огибая ее, как прозорливый капитан ледяную глыбу. Причину этой вражды я не знаю до сих пор.
На четвертый день Агне подошла ко мне с улыбкой и попросила поискать у нее в голове. Я так растерялся, что только кивнул, а она распустила свою косичку и села ко мне спиной, непринужденно, на пятки, будто на чайной церемонии. Последний раз меня просили о чем-то подобном лет двадцать тому назад, в тот день, когда умерла Йоле и мать велела мне расплести бабушкину косу. Коса была на ощупь будто войлочная, детское страшное слово колтун душило меня, я завыл и выбежал из комнаты, заполненной горячим стеариновым воздухом.
Агне терпеливо ждала, и я запустил было руки в ее волосы, но услышал тихое кошачье фырканье, а потом и смех.
– Я пошутила, братик! Просто ты от меня шарахаешься, будто у меня вошки в голове. Пожил бы в наших краях, привык бы и не к такому. Иногда воды не бывает неделями, а народ вокруг разный, вот и приходится полагаться на друзей.
Как ни странно, после этого эпизода в доме стало спокойнее, как будто, подставив мне голову, Агне заново очертила границы, восстанавливая нашу прежнюю связь: не то чтобы родственную, но и не любовную. На другой день сестра взялась разбирать семейные альбомы, шершавые, будто морские черепахи, и разговор получился как будто невзначай. Снимки лежали вроссыпь на полу, на одних были дамы, на других – военные в форме времен диктатуры и даже один гвардеец в шлеме с белым плюмажем.
– Прости, что уехала тогда не попрощавшись, – сказала она. – Это гордыня все.
– И ты меня прости. Не стоило этих сектантов за мебелью присылать. Они больше побили и поломали, чем тебе привезли.
– Не мне, а в миссию, – важно поправила Агне. – Мне самой ничего не нужно. Бог выгоды оплодотворил опасности, и родились многочисленные маленькие вещи. Так наш мастер говорит, а он великий человек.
Этого только не хватало, подумал я, укладывая тяжелые альбомы на место. Я – сводный брат малахольной проповедницы.
Лютас не сразу стал мне другом, мы долго присматривались.
Мне не нравились его синие студеные глаза, малый рост и странная смесь высокомерия и дубоватости, которую моя бабка называла ароганция. Помню, как однажды зимой он явился к нам во двор,