их с первого места, которое махзумиты занимали в Мекке до битвы при Бадре, и он дал им дополнительные основания для особой ненависти. Абдуррахман, сын великого махзумита Халида ибн аль-Валида и сам также достойный и высокочтимый человек, занимал в Эмесе, в Центральной Сирии, такое независимое и важное положение, что казался опасным для халифа. Лекарь-христианин отравил его, как считалось, по наущению Муавии, и можно себе представить, какое действие это произвело на махзумитов. Отношение Муавии к духовному благородству ислама, роду пророка и семьям его старейших сподвижников, а также к ансарам, естественно, было отношением недоверия и вражды.
Его видные наместники в важнейших провинциях не были Омейядами и за одним исключением даже не курайшитами. Муавия наблюдал за теми, кто мог ему понадобиться, и ставил их себе на службу. Он обладал способностью завоевывать и удерживать тех, кого ему было выгодно иметь при себе, и даже заставлять тех, кому он не доверял, работать на себя, как, например, Амра в Египте, который больше походил на его союзника, чем на чиновника. Часто перечисляются его слуги и доверенные лица, они, по-видимому, в основном были новыми людьми. С ними, как со своими σύμβουλοι, советниками, он консультировался, как πρωτοσύμβουλος, первый советник[63]. Им дозволялись небольшие злоупотребления, и они этим пользовались. Тем не менее он не выпускал из рук бразды правления и умел укротить их так, чтобы не дать им почувствовать узды. Грубые и яростные сцены никогда не трогали его, он вел себя словно старый араб-сеид. Бог не одарил Муавию личным мужеством, хотя он неустанно отправлял своих сирийцев на войну с византийцами, но тем в большей степени он обладал другими качествами сеида: осмотрительной мягкостью, с помощью которой он обезоруживал и пристыжал противников, медлительностью в гневе и абсолютным самообладанием. Как пример этих качеств он фигурирует в бесчисленных историях, наряду с тамимитом Ахнафом, его современником, которого он очень уважал. По своему характеру Муавия был дипломатом и политиком и позволял событиям созревать самим, лишь время от времени подталкивая их, возможно прибегая к небольшому количеству яда. Он не отрицал своего мещанского происхождения. Он не любил использовать принуждение и не столько завоевал Ирак, сколько купил его покорность. Если Муавия мог достичь своей цели с помощью денег, он щедро тратил их, но никогда не разбазаривал напрасно, и ему казалось забавным разочаровывать тех, кто рассчитывал на его неразборчивую щедрость или думал, что может его обмануть. Один из старейших передатчиков преданий аш-Шааби слышал, как о нем рассказывали, что он был самым любезным спутником, но его тайные мысли никогда нельзя было отличить от тех, что он высказывал открыто. Слушая кого-нибудь, он откидывался назад, скрестив ноги и полузакрыв один глаз. Несмотря на свою полноту, появляясь перед арабами по торжественным случаям, он внушал им почтение в своем черном тюрбане, с глазами обведенными сурьмой. Согласно