протестантской нации умер. По его словам, проблема в том, что «демократия сама по себе не может быть источником морали, она всего лишь инструмент для разрешения несогласий». Адриан Пабст, преподаватель курса европейской политики университета Кента, говорит о том, что кризис не только британский, но и паневропейский. Общество находится между двумя крайностями – секуляризм и религиозный фундаментализм. На самом деле, их общий корень – соотношение веры и разума: «Вера без разума превращается в фундаментализм, но только вера может спасти разум от того, чтобы им манипулировали идеологии. Вера и религия способствуют политическому благоразумию». По словам Пабста, выход вовсе не в «новой теократии», но в народной христианской демократии. Духовенство не должно быть вовлечено в политику, но роль мирянских движений, тесно связанных с Церковью, должна возрасти.
Когда в Италии шел «Митинг», в России как раз разворачивалась дискуссия вокруг антицерковных высказываний Вячеслава Иноземцева, которого прочили в главные идеологи «Правого дела». При сравнении выступлений европейских политиков и философов с публикациями и высказываниями в отечественных СМИ, прежде всего, бросается в глаза катастрофическая разница не только в уровне дискуссии, ее интеллектуальном и идейном качестве, но даже в самом дискурсе, понятийном аппарате. Если в Европе «христианское лобби» и «христианские ценности» – исторически значимая часть политического ландшафта, которая может нравиться или нет, но никого не удивляет, то у нас сама артикуляция этой темы выглядит едва ли не комично. Отчасти это связано с невежеством «новых атеистов». Но во многом – с тем, что образ Церкви для них и для огромного количества комментаторов в соцсетях, на сайте газеты «Ведомости» и других, связан исключительно с духовенством. «Православная политика» для них – лоббирование «попами» своих интересов, таких как православные предметы в школе, капелланы в армии, налоговые льготы. Эти условные «попы» как бы висят в воздухе, представляют самих себя, свою корпорацию, не выражают ничьих интересов. У них как бы нет «электората», кроме безголосой массы абстрактных «80% православных», а учитывая, что лицам в духовном сане официально запрещено участвовать в политической жизни – баллотироваться или агитировать, – претензия на политическое влияние вызывает недопонимание, а то и возмущение.
Это искажение образа Церкви как субъекта общественно-политических отношений происходит от отсутствия социально активных мирянских сообществ. Реальных, а не опереточных ряженых, бредящих о «Святой Руси». Не встроенных в клерикальную вертикаль, но развивающихся снизу, как сообщества современных христиан, желающих влиять на жизнь страны. Неудачный эксперимент с христианской демократической партией в 90-е годы, совпавший с ликвидацией едва народившейся системы православных братств на Архиерейском соборе 1994-го года, привел к уродливой картине,