Она не могла обойтись с ними так жестоко! Уна – не такая!
Дафния настежь распахивает дверь, ведущую в комнату Уны. Комната пуста. Она безвольно прислоняется к дверному косяку, чувствуя, как её начинает трясти. Разрозненные куски информации в одно мгновение вдруг складываются в единую картину. Да всё же яснее ясного!
Уна убежала из школы.
Сейчас уже десять часов вечера.
Девочка отсутствовала дома целый день!
А она, между прочим, находится на её попечении, и это она, Дафния Дарлинг, несёт юридическую ответственность за свою падчерицу. И вот, девочки нет! Она потерялась, исчезла – всё, что угодно…
А ведь ей только семнадцать лет! Всего лишь семнадцать…
Мо дарлинг
– Мне нужен плюшевый медвежонок, – поясняет молодая женщина. – Мой сынишка сегодня участвует в театрализованном представлении на школьном вечере. Скорее их спектакль даже смахивает на мюзикл. Мой сын сейчас – ученик старшей группы начальной школы. И вот они ставят пьесу на сюжет известной песенки «Мы в кровать легли все десятеро». Помните эту песенку? Он как раз исполняет роль самого маленького, того, кто командует всеми остальными, чтобы они переворачивались, а в итоге остаётся в кроватке один. И вот для этого спектакля ему нужен медвежонок. У нас дома есть, кстати, такой, его любимая игрушка. Но ребёнок почему-то заупрямился и наотрез отказался нести своего медвежонка в школу. А вы же знаете, какие они в этом возрасте капризные… вот я и заглянула к вам в надежде подобрать что-то подходящее. И не очень дорогое.
Ясно как божий день, что эта женщина не помнит Мо. И, конечно же, не помнит, что они уже встречались с ней, ровно год назад, день в день.
«Он погиб, миссис Дарлинг! – тогда она сообщила Мо эту страшную новость, не став ходить вокруг да около. – Несчастный случай на дороге. Смерть была мгновенной. Ваша невестка порывалась сама сообщить вам о его гибели, но она сейчас в таком состоянии, что…»
Даже в том состоянии ступора, который наступил после этих слов… «Нет, нет! Этого не может быть! – мысленно твердит Мо, чувствуя, как каждое произнесённое слово острым шипом вонзается в сердце и тупая боль разливается по всему телу. – Нет, нет! – лихорадочно стучит у неё в мозгу. – Этого не может быть! Это – неправда!» Но это правда, и Мо поняла, что всё в её жизни изменилось в одночасье и что уже ничто не будет таким, как раньше. Так вот, даже в те самые первые и самые страшные минуты после известия о гибели сына она была благодарна этой женщине за её прямоту, за то, что у той хватило смелости и силы духа сказать всё как есть; на побледневшем лице застыло выражение сострадания и сочувствия её горю. Ей явно не хотелось выполнять столь неприятную миссию. А кому хочется являться в дом с такими новостями? Она стояла на пороге в своей полицейской форме тёмно-синего цвета. Рядом переминался с ноги на ногу её коллега-мужчина. «Какая молодая, – помнится, мелькнуло тогда у Мо. – Слишком еще молода для полицейского. И уж совсем непростительно молода для того, чтобы являться в дом с такими ужасными новостями».
Впервые