К сожалению. Мама после меня не могла больше родить.
– А все-таки: чего хотел бы ты сам? Ты же не мог не думать.
– Вы будете смеяться.
– Не буду.
– Я хотел бы быть воспитателем детского садика. Лепить с ними, мастерить, клеить, рисовать открытки родителям – к Восьмому марта и Двадцать третьему февраля.
Я почувствовала, как у меня защипало в носу, и слегка отвернулась, чтобы он не заметил. Бедняга! Детский садик – единственное счастливое время в его жизни, он хотел бы туда вернуться и делать счастливыми других. И у него получилось бы!
– Ну вот, вы смеетесь!
– Ничего подобного!
– Еще я люблю готовить, мне нравится торты делать и салаты придумывать и оформлять – красивые и вкусные, все говорят.
– Иди в кулинарный техникум!
– Вы смеетесь?!
– Увы, нет. Я практически плачу.
– Смеетесь…
– Я не вижу, не чувствую психиатрии как процесса, – сказала я матери. – Скорее, это вынужденное: он, его мозг готовится к бегству. Ему бесконечно тяжело учиться в гимназии. Он с ужасом и отвращением думает об уготованной ему отцом дальнейшей жизни. Все что угодно лучше этого – так ему сейчас кажется. Он не может обматерить вас, хлопнуть дверью, сбежать в одних штанах, у него нет для этого ресурсов, да и бежать ему, в общем-то, некуда и незачем. Он другой, но для него тоже есть место в этом мире. Вы можете объяснить это вашему мужу?
– Я пыталась, но он меня не слышит. У него один сын, наследник, он не хочет ничего знать, для него жизнь – это преодоление трудностей…
– Привести мужа?
– Нет, он не пойдет, он говорит, что вся эта психология – для слюнтяев и бездельников.
– Вы же мать! Вы видите, что происходит с Сережей. Попробуйте настоять: пусть муж ни к кому не идет и просто его отпустит. Пусть парень идет в кулинарный техникум или педагогическое училище. Это как раз соответствует его способностям и желаниям. Там он будет счастлив. А если поверх перинатальной энцефалопатии в нем вдруг проснутся-таки честолюбивые отцовские гены (это, кстати, возможно, так как процесс восстановления в пятнадцать лет не закончен) и стремления, так ведь никогда не поздно. А сейчас вы его просто столкнете в яму…
– Я попробую, но практически не надеюсь…
Прошло довольно много лет. Немолодая женщина поздоровалась со мной на осенней аллее недалеко от поликлиники. Я вежливо-равнодушно ответила, собираясь идти дальше. А женщина вдруг заплакала. Я, конечно, оторопела и остановилась.
– Вы не помните, – констатировала она. – У вас так много посетителей.
– Попробуйте напомнить.
Она постаралась. Я вспомнила.
– Что Сережа теперь?
– У него диагноз и таблетки. Два раза в год – госпитализация. Он поправился на тридцать пять кило. Сидит и смотрит телевизор. И еще раскладывает открытки. Мы ему их покупаем.
– А отец?
– Отец говорит: что ж, болезнь – это со всяким может случиться. Да он всегда на работе,