в пресс-службу. Там рассмотрят. – упирается Уткин.
– Нет проблем. Пишите заявление на имя главного редактора. Рассмотрим.
– Да брось ты Вася, договоримся без формальностей, – сдается майор Федотов. – Ведь договоримся?
– А то, – соглашаюсь я, ощущая, что свой долг перед Светой выполнил на 150%.
И Света думала так. Только менты нас кинули. Адресов не дали, мошенника тряханули и отпустили. Зачем им мошенник, если деньги вернулись в кошелек? Уткин и Федотов были уверены, что больше с нами не столкнуться, а, значит, никаких обязательств перед нами не имеют. Я тоже думал, что больше их не увижу. Ошибались мы все.
Лето
Всего через три часа мы оказываемся на улице. Солнце по-прежнему печет, но, не сияя в выгоревшей голубизне неба, а прожигая дыры в надвигающихся полчищах облаков. Ветер, внезапными порывами, проносится над раскаленным асфальтом тротуара, панибратски хватая по пути тополя за раскинутые лапы ветвей. Деревья отвечают недовольным шелестом, переходящим в гудение и отчаянно отмахиваются от назойливого ветра.
– Ну, все, загорели! – констатирует моя Женщина.
– Я не хочу на пляж! – Настя все еще надеется вернуться к телевизору. – Сейчас гроза будет!
Камень грозы не боится, а потому я, молча, поворачиваюсь к Женщине. Что бы ни решил камень, будет так, как решит Женщина. И я жду решения. Но короткий джинсовый сарафан продолжает ритмично покачиваться в такт шагам, длинные ноги в голубых шлепанцах несут Женщину вперед. Она не готова менять свои планы. Где-то вдали начинает глухо погрохатывать гром.
– Ну, мама!
– Иди, не ной.
– Не кричи на меня! Ты меня не любишь! – Настя останавливается и поворачивается спиной к уходящей Женщине, ко мне, зависшему в пространстве где-то между мамой и дочкой.
Они друг без друга жить не могут, но иногда схлестываются жестко, до крика, до слез. Кажется, еще мгновенье и их раскидает навсегда так далеко, что они уже не смогут найти дорогу друг к другу. Но мгновенье не превращается в пропасть разрыва. Я не успеваю вмешаться, а Женщина уже обнимает Настю. Они вместе хлюпают носами. Мама шепчет на ухо дочери что-то нежное, магическое, действующее безотказно, как транквилизаторы.
Я подхожу к ним. Женщина не видит меня, но чувствует мое приближение и, не оборачиваясь, говорит: «Отойди. Не мешай!». Голос жесткий: в нем неприязнь и раздражение. Как будто я причина ее ссоры с дочерью.
Было время, когда такие слова резали меня, как циркулярная пила, вскрывая ребра, легкие, взрывая в пену кровь в сердце. Но я очень быстро каменею. Теперь уже не переживаю, не обижаюсь, разворачиваюсь и иду вперед
Я изучил свою Женщину. Она пройдет еще как минимум полквартала. До подвальчика, где в царстве вечной прохлады стоят кеги с пивом, а на витрине ровными рядами, словно на военном параде красуется вяленная, копчена, соленая рыба. Пиво и рыба ее слабость. Я ее спонсор, то есть, главный специалист по слабостям.
– Ты куда?
Я оглядываюсь на голос.