минута отделяет меня от тебя, прелестный друг мой, и с каждой минутой у меня убывают силы, не позволяя более выносить разлуку. Все мои мысли – только о тебе. Я пытаюсь, призвав на помощь свое воображение, представить, что ты делаешь, чем занимаешься. Если мне видится, что ты грустна, сердце мое разрывается от нестерпимой боли, если вижу, что ты весела, что забавляешься с друзьями, то осыпаю тебя упреками за то, что ты так быстро оправилась от горечи трехдневной разлуки. Значит, ты легкомысленна, ветрена и не способна на глубокие чувства…
Не очень сильно веселись, помни, что легкая меланхолия женщине всегда к лицу. Главное, пусть твоя душа не знает горя, а твое прекрасное тело – хвори. Пусть мой ангел-хранитель, покровительствовавший мне в самые опасные моменты жизни, оберегает тебя, лишив меня своей защиты.
Пиши мне, друг мой милый, пиши длинные письма. Прими от меня тысячу и один поцелуй, самый нежный, самый искренний от искренне влюбленного в тебя».
Ей почему-то совсем не хотелось ему отвечать на его столь пылкое послание – ведь нужно было стараться выбирать такие же пламенные слова любви, но она их не находила, разлука с ним не настраивала ее на любовный лад. Но все же, пересилив себя и взяв в руки перо, начала она свое первое письмо к Наполеону, своему мужу (как это странно, непривычно!), и вдруг, сама того не замечая, стала обращаться к нему на «вы», словно невинная скромница. Получив ее первое письмецо, Бонапарт взорвался:
«Ах ты негодная! Как ты могла написать мне такое холодное письмо! К тому же еще обращаешься на “вы”. Сама ты – вы! Ни на один день я не переставал любить тебя. Не прошло ни одной ночи, чтобы я мысленно не сжимал тебя в своих объятиях. Ни разу, садясь за чашку чаю, я не забывал поносить свою славу, свое честолюбие за то, что они отдаляли меня от души моей жизни…
Моя душа пребывает в печали, сердце заключено в темницу, а воображение рисует ужасные картины. Ты не любишь меня, как прежде. Ты утешилась. И придет день, когда разлюбишь совсем. Скажи мне честно. Я сумею достойно принять такое свое несчастье.
Прощай! Если ты не любишь меня, как прежде, то и вовсе никогда не любила. Жалок жребий мой. Жена!!!»
«Что означают эти три восклицательных знака в конце письма?» – терялась в догадках Жозефина. Может, он до сих пор сомневается, что она на самом деле его жена, что ему привалило такое счастье, и боится ее потерять? Чтобы его успокоить, она написала ему нежное письмо, в котором напоминала о тех восторгах, которые они оба испытывали в постели, – это чтобы не угасало его влечение к ней.
Через несколько дней она получила от него ответ: казалось, он пылал огнем. Ее хитрость удалась, ее сочные описания их сшибок, ее изысканных ласк пальчиками и языком, напоминания о ее неповторимых «зигзагах» бедрами и тазом, бесспорно, его возбудили, и его восставшее мужское достоинство, вероятно, долго не давало ему покоя, переполняя все тело любовным томлением, не находившим себе выхода. Какая это, должно быть, пытка!
«Я получил все твои письма, но ни одно из них не