положения.
Мысли ожесточенно боролись в его душе. Ради себя он не решился бы убить четверых. Но тут дело касается Нель, ее защиты, ее спасения и жизни; она ведь не вынесет всех предстоящих страданий и, наверно, умрет или в пути, или среди дикарей и остервенелых дервишей. Можно ли колебаться в таком положении?
«Ради Нель! Ради Нель!..»
Вдруг новая мысль мелькнула у него в голове.
А что, если не убивать людей и перестрелять верблюдов? Жаль ни в чем не повинных животных, правда, но что же делать? Если бы ему удалось убить четырех или, еще лучше, пять верблюдов, то ехать дальше стало бы невозможно. Тогда он обещает Идрису и Гебру от имени обоих отцов безнаказанность и даже денежную награду – и… им не останется ничего другого, как вернуться.
Ну а если они не дадут ему времени на эти обещания и убьют его в первом порыве злобы?
Нет, дать время и выслушать его они должны, потому что с ружьем в руках он сможет удержать их на почтительной дистанции, пока не скажет всего. А когда он скажет, они поймут, что единственное спасение для них – это подчиниться. Тогда он возьмет караван под свое начало и поведет его прямо к Баар-Юссефу и к Нилу. Правда, сейчас они довольно далеко оттуда, пожалуй, на расстоянии дня или двух пути, так как арабы из осторожности значительно свернули в глубь пустыни. Но это не беда: несколько верблюдов ведь останется, и на одном из них поедет Нель.
Стась стал внимательно разглядывать арабов. Все спали крепко, изнуренные страшной усталостью; но ночь близилась к концу, и они могли скоро проснуться. Надо было действовать не откладывая в долгий ящик. Овладеть коробкой с патронами не представляло труда, так как она лежала тут же, рядом. Труднее было овладеть ружьем, которое Хамис положил рядом с собой, с другой стороны.
Вот Стась высунул из отверстия голову, вот туловище его уже снаружи, – как вдруг случилось нечто такое, от чего кровь застыла у него в жилах.
Среди глубокой тишины пронесся как гром радостный лай Саба, наполнил все ущелье и разбудил спавшее в нем эхо. Арабы вскочили со сна, как один человек, и первым предметом, который поразил их сонный взор, был Стась с футляром в одной руке и коробкой патронов в другой.
– Ах, Саба, что ты наделал!
Все в один миг набросились со страшным криком на Стася, в одно мгновение вырвали у него из рук ружье и патроны и, повалив его на землю, связали ему веревками руки и ноги, нанося ему удары руками и ногами, пока, наконец, Идрис не отогнал их, опасаясь за жизнь мальчика. Лишь немного успокоившись, они стали перекидываться отрывистыми словами, как люди, над которыми нависла страшная опасность и которых спас только случай.
– Это настоящий дьявол! – воскликнул Идрис, с лицом, побелевшим от испуга и волнения.
– Он бы всех нас перестрелял, как диких гусей, – добавил Гебр.
– О, если бы не эта собака!
– Аллах послал нам ее!
– А вы хотели ее убить! – сказал Хамис.
– Теперь ее никто не тронет.
– Теперь у нее всегда будут кости и вода.
– Аллах!