который вздрогнул и отскочил. – Слышишь, Билли? Оказывается, твоя мать дура! Понимаешь? Твой отец это ей заявляет в лицо, и при вас – детях! Она круглая дура! Скоро он скажет, что она спятила, и отправит ее в сумасшедший дом. А что ты на это скажешь, Билли? Тебе понравится, если твоя мать будет сидеть взаперти, в халате, в отделении для буйных, без солнца, без света, и ее будут бить, как били негров, когда они были рабами, Билли, как настоящих черномазых негров? Вот какой у тебя папаша! Подумай об этом, Билли! Представь себе свою мать, которая тебя родила, в буйном отделении, среди сумасшедших! Они воют и вопят, а кругом валяются залитые известью трупы тех, кого эти звери сторожа били так, что забили до смерти!..
Она продолжала неутомимо рисовать в самых мрачных красках то ужасное будущее, которое ей готовит ее супруг, а мальчик, охваченный смутным предчувствием какой-то непонятной катастрофы, начал беззвучно плакать, и его нижняя губа судорожно вздрагивала.
Саксон наконец вышла из себя.
– Ради Бога! – вспылила она. – Пяти минут мы не можем пробыть вместе, чтобы не ссориться!
Сара тут же забыла о сумасшедшем доме и опять набросилась на Саксон:
– Это кто же ссорится? Я рта не могу раскрыть, вы оба тут же на меня накидываетесь!
Саксон в отчаянии пожала плечами, а Сара повела новую атаку на мужа:
– Уж если сестра тебе дороже жены, так зачем же ты на мне женился? Я тебе детей народила, я работала на тебя, как каторжная, я все руки себе отмотала! Ты и спасибо не скажешь… при детях оскорбляешь меня, кричишь, что я сумасшедшая! А ты для меня хоть что-нибудь сделал? Ты вот что скажи! Я на тебя и стряпала, и твое вонючее белье стирала, и носки чинила, и ночи не спала с твоими щенками, когда они болели! А вот на – посмотри! – И она высунула из-под юбки бесформенную распухшую ногу, обутую в стоптанный, нечищеный потрескавшийся башмак. – На это посмотри! Вот я про что говорю! Полюбуйся! – Ее крик постепенно переходил в хриплый визг. – А ведь других башмаков у меня нет! У твоей жены! И тебе не стыдно? Уж трех пар ты у меня не найдешь! А чулки? Видишь?..
Вдруг голос ее оборвался, и она рухнула на стул у стола, задыхаясь от нестерпимой обиды и злобы; но тут же опять поднялась, деревянным угловатым движением, как автомат, налила себе чашку остывшего кофе и таким же деревянным движением снова села. Она вылила на блюдце подернутую жиром, противную жидкость, – словно кофе был горяч и мог обжечь ей рот, – и продолжала бессмысленно смотреть перед собой, а грудь ее приподнималась судорожными, короткими вздохами.
– Ну, Сара, успокойся! Пожалуйста, успокойся! – тревожно упрашивал ее Том.
Вместо ответа она медленно, осторожно, словно от этого зависела судьба целого государства, опрокинула блюдечко на стол, – затем подняла правую руку, медленно, тяжело, и так же неторопливо и тяжело ударила Тома ладонью по щеке и тут же истерически завыла – пронзительно, хрипло, все на тех же нотах, как одержимая, – села на пол и принялась раскачиваться взад и вперед, словно в порыве безысходного горя.
Тихие всхлипывания Билли перешли в громкий