нам сюда, – сказал Андрей и взялся за массивную ручку.
В просторной приемной за одним из двух столов сидела остроносая, завитая девушка. Ее строгие глаза были устремлены на монитор компьютера.
– Ну сто есё? – произнесла она ледяным тоном и снова уткнулась в компьютер. – Антон Палыц не принимает.
– Ты посмотри! – указал Андрей на другую дверь, там была надпись «Антон Павлович Чехов». – Этот должен помочь.
Борисыч оперся о стол и вполголоса произнес:
– Это – знаменитый американец, путешествует по нашей стране.
– Ну и сто, – сказала презрительно девушка, но вдруг ахнула и расцвела: – Да вы сто! Здрасте… – сделала она что-то вроде обратного книксена: приподнялась в приветствие и снова села: – Он по-русски понимает?
– Нет, я переводчик… – Секретарша уже жала на кнопку селектора, не спуская с Андрея глаз. Тот смотрел и ждал, чем кончится комедия. Борисыч продолжал:
– Кстати, известный режиссер: хочет снять кино про Антона Павловича. Он случайно не родственник тому Чехову?..
В динамике раздалось похожее на кашель «да?».
– Антон Палыц, к вам американский резиссер просится, – радостно объявила девушка, однако в ответ услышала рычание:
– Ну, на хуй!.. – И селектор отключился.
Секретарша пожала плечами.
– Подержи ее тут! – сказал Андрей, распахнул дверь с табличкой, за ней оказалась еще одна – он толкнул ее и прикрыл за собой первую.
– Нельзя… – вспорхнула, было, секретарша, но Борисыч удержал ее за плечо:
– Тихо-тихо, они там договорятся. Вас как зовут, если не секрет?..
– Натаса.
– А меня – Саса…
Андрей переступил порог и оказался в оазисе европейского дизайна. Гипсокартон, пластик, кондиционеры, вертикальные жалюзи, вертящиеся кресла, серое ковровое покрытие, – и в центре всего этого канцелярского великолепия громоздились четыре самонаполняющихся бурдюка. Трое были неимоверной толщины и походили на гиппопотамов: животы их вздымались, как паруса при попутном ветре в бурном море стяжательства. Четвертый же был кругл, невелик и суетлив, он прислуживал за столом. Водку пили стаканами и не пьянели, перед ними стояли закуски: буженина, балык, маринованные грибки. Голубоглазый пупс во главе длинного стола полулежал в кресле под двухголовым орлом, расстегнув серый пиджак, и поглаживал широкую грудь, переходящую в живот, словно горное плато в холм. Это, очевидно, и был Антон Павлович. Весь кабинет и его обитатели были разлинованы солнечными полосками сквозь приоткрытые жалюзи.
– Ты, Рома, на директора не похож, – говорил Чехов, похлопывая себя по груди. – Не директор маслозавода, а какой-нибудь начальник РСУ. Дохлый как призывник. Поэтому не выдерживаешь конкуренции на уровне, – журил он захмелевшего бурдючонка, но взгляд его был обращен к гиппопотамам. – Правильно, я говорю, господа коммерсанты?
Бурдюки улыбнулись и кивнули. Один имел внешность бывшего