я очень сильно любил. Нас этому ещё в школе учили. И вот я её любил. Но никогда в жизни не видел. И не представлял, как выглядит моя Родина, которую я так сильно люблю. А тут вот она, стоит в полный рост. Очень красивая. И я сразу же полюбил её ещё сильнее. Потому что она выше моего дома и даже выше всех домов на нашей улице. Хоть она и далеко была. Километров сто от нас. А я сразу же понял, что она самая большая Родина на всём белом свете.
А когда мы погостили у дедушки Вани два денёчка, он сказал: «Ребёнки, собирайтесь. Сегодня едем на Мамаев курган. И возьмите курточки, там ветрено». И мы взяли с Ванькой курточки. А дедушка надел фуражку и парадный мундир. А потом мы сели в машину «Москвич 412» и поехали. А когда приехали, то оказались на площади. Дедушка взял нас за руки, и мы пошли. И сразу же начали по ступенькам подниматься. Мы медленно по ним поднимались. А ступенек было очень много. И я начал их считать, но сбился со счёта. Тогда я сказал: «Тысяча!» А дедушка поправил: «Двести. Всего двести на весь курган. Двести дней обороны, двести ступеней». Дальше была аллея. И пока мы по ней шли, дедушка нам с Ванькой много всего рассказывал. Про то, как он молодой был. А ещё про землянку. И про чёрный дым от пожаров и раскаты грома. И про то, как они фашистов били. Крепко били. Потому что это наша земля. Русская. И голос у дедушки уже не звенел, как раньше, а скрипел. И я не стал его спрашивать, что такое землянка. И Ванька не стал. Мы просто шли и молчали. Только листья на тополях шуршали, и где-то гудел паровоз. А в конце аллеи мы подошли к огромному солдату. Он ногами прямо в бетон врос. И сам закаменел. А на бетоне надпись: «Стоять насмерть!» А Родина-мать всё ещё вдалеке стояла. Но уже не так далеко, как в поезде, уже ближе.
Потом снова начались ступеньки. И огромные стены выросли вокруг нас, как скалы. И солдаты. Но уже не в бетоне, как тот, первый. А прямо в этих стенах. А стены были серые и израненные. И лица солдат как будто кричали о том, что они дрались. Но силы были неравные, и солдаты не вернулись из боя. Только лица остались и застыли на этих стенах. А мы всё шли. И стены сдвигались к нам всё ближе и ближе. И я уже начал представлять, как тогда, давно было. Во время войны. С этими солдатами дрался и мой дедушка. Была зима и мороз. Он бежал по этим самым развалинам, с автоматом в руках. А в небе гудели моторы и выли бомбы. Потом гремели взрывы, и снова вой и едкий дым. И день сменился на ночь. А рядом падали товарищи, прямо в грязь. И все кричали: «Вперёд, к победе! Ни шагу назад!». И вот я представил такую картину. И в груди у меня что-то защемило. Я посмотрел на деду и подумал: «Хорошо, что он сейчас с нами». И сильнее сжал его руку, а он – мою.
Потом была площадь – Площадь героев. И там был пруд. А в пруду плавали красные цветы. И рядом тоже стояли солдаты. Большие и серые. И они тоже дрались, как те, на стене. А кто-то выносил раненого с поля боя. И вот они шли. Шли в смертный бой, несмотря ни на что! Несмотря на раны. И никто не отступил, никто не сдался.
В конце площади мы зашли в коридор и оказались в большом, круглом зале. Это был Зал Воинской славы. И там был вечный огонь. Он пылал прямо в огромной руке. А на