и местом моего ночлега, а она заняла две другие комнаты: большую и смежную с ней нашу спальню. Между тем наступило третье утро нашей необъявленной вражды. В боковом зеркале трюмо заметил, как Майя вышла из ванной, потом прошла на кухню и там затихла, вероятно, села завтракать.
«Ты ждешь продолжения трагического спектакля, в котором тебе была бы отведена главная роль, но пока все слишком похоже на комедию или фарс», – услышал я голос, которому не придал особого значения. Но через минуту спросил его:
«А ты здесь кто?»
«Я Блинк, – ответил голос. – И мы с тобой уже знакомы, Герман».
«А, Блинк! – я не удивился, что разговариваю с ним. – Вот что, Блинк, ты, скорее всего, мое подсознание. Я же не сумасшедший. Хотя почему бы и нет? Осознать свое сумасшествие, будучи таковым на самом деле – это апофеоз сумасшествия!»
«Приятная женщина твоя жена, – изрек хладнокровно Блинк, беспардонно разглядывая обтянутые джинсами ягодицы Майи, когда она возникла в узком коридоре, – надо уступить ей, пусть думает, будто она права, тебе-то что? Давно мы ее не трогали…» Странно, мне показалось, что я приревновал себя к ней.
Майя вдруг быстро подошла к открытой двери, замерла на мгновение и позвала меня тихим голосом:
– Герман…
Я закрыл тотчас глаза, насторожился и не ответил.
– Герман, ты спишь? – спросила бархатным голосом.
Не дождавшись ответа, отошла от двери, выключила свет и покинула квартиру.
«Ты же теряешь ее и можешь об этом сильно пожалеть, готов ли ты идти до конца?»
«Ты заботишься обо мне, Блинк? Или просто провоцируешь?»
Собственно, Блинком я называю голос, который спорит со мной. Мне иногда представляется, что я бываю совершенно не похожим на себя, и этот Другой возникает как голос так же внезапно, как и исчезает, поэтому я и назвал его Блинком, что значит мерцающий. Он-то и повадился комментировать мои чувства и мысли, связанные с нашими ношениями с Майей.
Двенадцать дней подряд, просыпаясь, я ждал с нетерпением минуты, когда в повернутом в сторону коридора боковом зеркале трюмо появится выходящая из дальней комнаты Майя. А Блинк нашептывал, что она всякий раз при своем появлении становится все более привлекательной и желанной. Я вынужден был с ним соглашаться и поэтому хотел, чтобы она меня снова окликнула. Я бы сразу заговорил с ней и помирился, но она вообще перестала заходить ко мне в комнату. Одевшись и посмотрев перед уходом на себя в большое настенное зеркало, она бросала взгляд в проем распахнутой двери спальни, откуда я наблюдал за ней, и на мгновение, как бы в нерешительности останавливалась; будто хотела услышать что-то от меня или, может быть, даже чувствовала, что я уже не сплю и смотрю на нее, прикрыв веки, с таким же встречным ожиданием и непомерным упрямством. Я замирал в ту секунду и мысленно заговаривал с ней, но никак не мог пересилить себя, как будто что-то с неодолимой силой останавливало и заставляло страдать, – и она молча уходила, чтобы, вернувшись поздно вечером, тенью скользить по комнатам, не нарушая