редактору клуб трезвости!»
Хлопнув дверью так, что в стоящей на канцелярском столе пишущей машинке звякнул колокольчик, Шурик выскочил в коридор, но вдруг замер, вспомнив загадочное слово «гонорар». Он присел на подоконник, еще раз, без суеты, перечитал очерк. «А может, и правда Семиглазов Достоевского любит? А матерится из-за близости к народу. Тем более кто нынче не матерится? Можно подумать, писатели наши, кудесники строки, исключительно высоким ямбом общаются. Или правители. Хрен там. Чешут похлеще гопоты у ларька. И водку трескают будь здоров! Что, Достоевский не пил? Поговаривают, еще как закладывал, особенно когда в карты продувался… В общем, для двадцати двух рублей совсем и не плохо…»
В следующем номере, не без участия Ниночки, появилась еще одна заметка начинающего журналиста Александра Тихомирова. На сей раз она посвящалась трубоукладчику Семену Кайкину, построившему на территории завода настоящий парник для выращивания огурцов. Огурцы поступали прямо с грядки в столовую, сохраняя витамины и свежесть. С утра до позднего вечера рабочий подвязывал рассаду, удобрял грядки и боролся с сорняками. «Перестройка в действии, перестройка шагает по стране!» – такими словами заканчивался материал. На снимке улыбающийся Кайкин держал двумя руками здоровенный огурец, причем в весьма интригующем положении. «Я достаю из широких штанин…» Фотографию комментировал текст с небольшой, но обидной опечаткой: «Вот такого красавца вырастил ТРУПОУКЛАДЧИК нашего предприятия Семен Кайкин». Хорошо хоть не отрастил… За фотку Шурик получил лишний червонец.
Новое увлечение затягивало, как трясина. Вскоре Шурик стал своим человеком в «Цементе», и редкий номер обходился без его смелых материалов. Набивалась рука, появился стиль. Помогало и незаконченное филологическое образование. Короче, все шло к логическому концу. Теплым летним утром Нина в торжественной обстановке сообщила, что готовиться стать матерью и уходит в декрет. Имя отца держалось в строгой тайне, но, судя по тому, что целый ряд публикаций журналистки посвящался дяде Лене, в свалившемся на нее счастье наверняка был замешан профсоюзный комитет. Освободившуюся вакансию предложили занять Шурику. «Не мужицкое это дело – пером скрипеть», – пристыдил дядя Леня, но приказ подписал.
С тележкой и шпалой, таким образом, было покончено. В «Цементе» работали два штатных корреспондента. Шурик и ветеран пера Степан Андреевич Перегуда, по кличке «Перегудыч», начинавший свою карьеру во времена холодной войны между Штатами и Советским Союзом. Остальные авторы печатались в рубриках «Творчество наших читателей» и «Нам пишут». «Запомни, – любил повторять Шурику Перегуда, – труд журналиста не должен оцениваться цифрой в ведомости на зарплату». – «Я понял», – отвечал Шурик, покусывая карандаш в раздумьях над очередной фразой. Он действительно понял, поэтому для начала пропихнул в газету Тамарино стихотворение, за что та разрешила провести в его комнату телефон, запараллелив со своим. Это было очень удобно,