Мир, в котором я дома. Евгений Борисович Ильичев

лужи, чуть не по самые оси, мы ехали медленно, и до знакомого поворота добрались минут за двадцать. Проклятье! Движок, кажется, завывает на весь лес! Скорей бы уже! Наконец кусты, возле дороги стали редеть, и Олег разглядывая их через окно, затормозил:

      – Где-нибудь здесь и свернем.

      Я согласно кивнул:

      – Давай, я здесь, на дороге и выйду.

      Забрав с заднего сиденья ружья с патронташами, я смотрел, как «» уазик «» с треском ломая заросли, исчезает из виду. Через минуту мотор заглох, и Олег появился из кустов. Ветра не было, и нас обступила давящая тишина. Хоть бы птица какая-нибудь просвистела!

      Кое-как расправив смятые машиной кусты, мы сели на толстое, полусгнившее, заросшее травой бревно, справа от дороги.

      – До Успенки тут километра полтора будет, ты говорил.

      Олег жадно затянулся. Кивнув головой, ответил :

      – Болото там, напрямик не пройдем. Вдоль дороги пройдем по кустам с километр, как раз болото и минуем. А там и спрямим, чтобы в деревню со стороны леса войти. Оглянувшись по сторонам, добавил:

      – Нечисто тут! Нутром чую!

      Я не отвечая усмехнулся про себя:

      – А уж как я то чую!

      Идти было трудно. Бурелом, валежник, заросли, слева понесло сыростью: болото рядом, топь. Появился, зазвенел в воздухе гнус. Попробуй ка пройди без шума, когда вокруг ветки, а под ногами шага не ступишь, не наступив на что-нибудь сухое, а чаще гнилое. Но то и дело перебираясь через завалы, мы все же старались идти как можно бесшумнее. Временами останавливались, прислушиваясь к лесным звукам. Тихо, негромко звенит мошкара, да легкий ветерок шелестит далеко вверху, в кронах. В глубине болота насвистывает какая – то птичка, да далеко в чаще дробно застучал дятел. Теперь здесь, в лесу, когда ощущение беззащитной открытости снизилось, даже не верится, что где-то здесь, может совсем неподалеку, затаились (а может идут за нами), таинственные черные тени. Как призраки. Но пока все спокойно.