пахнет, сударыня, – проходя, уже весело воскликнул господин в хорьковой шубе.
Вдоль тротуара, шибко размахивая полами полушубка, шел рабочий, нездоровое лицо его подергивалось.
– Товарищи, – вдруг, обернувшись, крикнул он надорванным, плачущим голосом, – долго будут кровь нашу пить?..
Вот толстощекий офицер-мальчик остановил извозчика и, придерживаясь за его кушак, глядел на волнующиеся кучки народа, точно на затмение солнца.
– Погляди, погляди! – рыданул, проходя мимо него, рабочий.
Толпа увеличивалась, занимала теперь всю улицу, тревожно гудела и двинулась по направлению к мосту. В трех местах выкинули белые флажки. Прохожие, как щепки по пути, увлекались этим потоком. Иван Ильич перешел вместе с толпою мост. По туманному, снежному и рябому от следов Марсову полю проскакало несколько всадников. Увидев толпу, они повернули лошадей и шагом приблизились. Один из них, румяный полковник с раздвоенной бородкой, смеясь, взял под козырек. В толпе грузно и уныло запели. Из мглы Летнего сада, с темных голых ветвей, поднялись взъерошенные вороны, испугавшие некогда убийц императора Павла.
Иван Ильич шел впереди; горло его было стиснуто спазмой. Он прокашливался, но снова и снова поднималось в нем волнение. Дойдя до Инженерного замка, он свернул налево и пошел по Литейному.
На Литейный проспект с Петербургской стороны вливалась вторая толпа, далеко растянувшись по мосту. По пути ее все ворота были набиты любопытными, во всех окнах – возбужденные лица.
Иван Ильич остановился у ворот рядом со старым чиновником, у которого тряслись собачьи щеки. Направо, вдалеке, поперек улицы стояла цепь солдат, неподвижно опираясь на ружья.
Толпа подходила, ход ее замедлялся. В глубину полетели испуганные голоса:
– Стойте, стойте!..
И сейчас же начался вой тысячи высоких женских голосов:
– Хлеба, хлеба, хлеба!..
– Нельзя допускать, – проговорил чиновник и строго, поверх очков, взглянул на Ивана Ильича. В это время из ворот вышли два рослых дворника и плечами налегли на любопытных. Чиновник затряс щеками, какая-то барышня в пенсне воскликнула: «Не смеешь, дурак!» Но ворота закрыли. По всей улице начали закрывать подъезды и ворота.
– Не надо, не надо! – раздавались испуганные голоса.
Воющая толпа надвигалась. Впереди нее выскочил юноша с краснощеким, взволнованным лицом, в широкополой шляпе.
– Знамя вперед, знамя вперед! – пошли голоса.
В это же время перед цепью солдат появился рослый, тонкий в талии, офицер в заломленной папахе. Придерживая у бедра кобуру, он кричал, и можно было разобрать:
– Дан приказ стрелять… Не хочу кровопролития… Разойдитесь!..
– Хлеба, хлеба, хлеба! – дико завыли голоса… И толпа двигалась на солдат… Мимо Ивана Ильича начали протискиваться люди с обезумевшими глазами… – Хлеба!.. Долой!.. Сволочи!.. – Один упал и, задирая сморщенное лицо, вскрикивал без памяти: – Ненавижу… ненавижу!
Вдруг