он, как и прежде, останется вместилищем для триллионов микробов, которые продолжат свое существование. Еще многие и многие годы значительная его часть будет жить и чувствовать.
Никита закончил работу и отправился домой.
Глава 4
День розыгрыша приближался, а Никита еще не решил, что делать с лотерейным билетом. Он-таки предложил его татарину. А тот, ни секунды не колеблясь, согласился выложить двести кредитов немедленно. Никита испугался и пошел на попятный, сказав, что пошутил. Начни татарин торговаться, он скинул бы еще пятьдесят и уступил. Но слишком быстрое согласие настораживало. Водитель катафалка казался скользким типом, повсюду ходил с записной книжкой, куда карандашом записывал что-то. Не однажды он был застигнут у двери или за поворотом коридора, подслушивая разговоры Никиты и Хавецкого. Возможно, стучал директору конторы, тогда полбеды. А если в соцнадзор?.. Ничего крамольного Никита и Хаецкий не обсуждали, но все равно было неприятно. Гробовщик и патологоанатом, не сговариваясь, тихо ненавидели сослуживца, и водитель, кажется, платил им той же монетой. Больше всего Никиту раздражало, как тот коверкает слова. Уж лучше бы балаболил по-своему. Ник с куда большим удовольствием послушал бы голос импланта-переводчика. В конце концов, не зря же он отвалил круглую сумма за его вживление.
Никита плелся домой усталый. Две церемонии похорон за день, да еще пять новых клиентов и, соответственно, несколько встреч с ритуальными агентами и парой скорбящих родственников, которые решили организовать погребение своими силами. С агентами все решалось быстро. Серьезный разговор по пунктам: запросы нанимателя, на чем можно накрутить и сколько. Распил накрутки составлял, как всегда, десять процентов агенту, десять – гробовщику, остальное – прибыль конторы. Таковым было негласное соглашение с боссом. Со своего навара Никита всегда отстегивал три процента Хавецкому, считая, что так честно. Водитель получал фиксированные двадцать кредитов со сделки, вне зависимости от размера черной прибыли гробовщика.
Вести дела непосредственно с родственниками покойных обычно не входило в обязанности гробовщика, но иногда случалось. Никита ни от кого не отказывался. Беседы со скорбящими были давно отрепетированным спектаклем, в котором гробовщик выступал и за сценариста, и за режиссёра, и за главного актера. Начиналось все стандартной песней: «Здравствуйте. Пожалуйста, располагайтесь», – рукопожатие, похлопывание по плечу, участливая мина на лице, «Примите мои соболезнования». Никита предлагал скорбящим чаю, интересовался жизнью покойного, и, между делом, прощупывал финансовые возможности клиентов. Лишь потом приступал к обсуждению прейскуранта.
На этот раз в кабинете гробовщика сидела семейная пара средних лет – родители шестнадцатилетнего парня, завершившего свою жизнь запланированной эвтаназией. Растрепанная женщина в темно-фиолетовом платье комкала в руках платок, поминутно вздрагивала и, казалось, не вполне понимала,