Сохо. Вы протянули ему руку на прощание.
Он глянул на вашу руку и рассмеялся.
– Вы думаете, что я хочу пойти на этот ужин? Думаете, поэтому я прогуливаюсь с вами? Да я ненавижу такие ужины. Ненавижу всех этих парней. Их самовлюбленная трескотня доводит меня до безумия. Я иду с вами, потому что мне хочется где-нибудь выпить вместе с вами.
– О, – сказали вы. – О, все ясно.
Вы отправились выпить. Вы втайне гордились тем, что знали приличное местечко прямо за углом, несколько ступенек вверх и прямо к цели. Каждое окно украшали грязные китайские фонарики. Столик слегка шатался. Тимо утвердил его, подложив под ножку пивную подставку. Для проверки вы облокотились на столешницу: стол больше не качался.
– Волшебство, – сказали вы.
Он расспрашивал вас о вашей работе, о Лондоне, о том, откуда вы приехали. Вы рассказали ему о вашем английском отце и французской матери, как они были дико несовместимы, но как-то умудрялись ладить, о том, что ваш отец умер, когда вы были подростком, и как вы и ваш брат ненавидели загородную общеобразовательную школу и жили только ради каникул, когда ваша мать увозила вас обратно в Париж. Она была, сказали вы, единственной матерью, которая приходила на родительские собрания в нарядах от Шанель.
Слушая ваши откровения, он продолжал разглядывать вас с таким упорством, словно собирал сведения, которые могли пригодиться позже, или обдумывал очередной вопрос, очередное направление своего расследования. Вы еще рассказывали о том, как переправлялись на машине во Францию, когда он попросил:
– Расскажите мне поподробнее, как вы росли в двуязычной семье? Вы упоминали, что ваша мать эффектно появлялась в актовом зале вашей школы, но в каких именно нарядах она приходила?
Сам Тимо рассказал вам о том, что написал сценарий. О компании друзей, отправившихся в поход на безлюдный шведский остров.
– Дело происходит в реальном времени, – пояснил он и, не закончив описания технических сложностей, вдруг спросил: – А вы играли когда-нибудь?
Вопрос так удивил вас, что вы растерялись. Потом покачали головой, слегка усмехнувшись, и сказали:
– Нет, никогда, может, только пару раз в школьных постановках, но по-настоящему ни разу.
– Послушайте… – начал он и усмехнулся. – Простите, я не знаю вашего имени. Как вас зовут?
– Клодетт, – ответили вы.
– Клодетт, – повторил он, взяв вашу ладонь и пожав ее; в правой руке он держал выпивку, поэтому рукопожатие сделал левой. Оно вызвало у вас ощущение какого-то странного однобокого дисбаланса. – Я рад, что познакомился с вами. Очень рад. – Он продолжал удерживать вашу руку, хотя в этом уже отпала необходимость. – Мне еще не приходилось встречать никого, кому бы так идеально подходило выбранное родителями имя.
Вы высвободили свою ладонь. И сделали большой глоток коктейля. Вы сомневались в том, что эта встреча – если это вообще можно назвать встречей – могла хорошо закончиться. Не повредит ли вашей работе, если вы переспите с этим режиссером? Трудно