p>
мажут углём
лозунги, имена и даты,
но чаще – три буквы матом.
Так великое воинство стало стадом,
а их пастыри – мелким жульём.
И одни приносят цветы в горшках,
другие – ночные вазы.
Но каждый сразу
ищет по вкусу место.
Как не рассадишь – тесно:
сосед справа не вышел расой,
сосед слева противен рясой,
или просто плохое кресло.
И не хватит хлеба щербатым ртам –
Выпьют водки, закажут продажных дам…
Раз не вышло зодчество, брошу храм
и освою иные ремёсла.
Но сначала закрою двери, открою кран,
и второй, и третий, и сколько их там –
пусть льётся!
Только бы уследить, чтобы ушлый никчёмный хам
не успел добраться до шлюпки и взяться за вёсла.
Ночное бессонное
1
А я все так же сижу ночами с остывшим чаем,
И глотаю книжную дрянь, спотыкаясь на каждой фразе,
О, как мило виконт пленяет и льнёт очами
К даме в тесном корсете, которая вся в экстазе.
Я хожу на балкон замерзать и курить до фильтра.
Возвращаюсь в тепло, магнитола едва бормочет,
С хрипотцой и ленцой рассуждая в прямом эфире,
Почему мнеподобных брутальный самец не хочет.
К четырём начинаю пить, выбирая не вкус, а градус,
Заполняю блокнот враньём, – я художник, и я так вижу.
Как же вышло, что все улетели к звездам, а я осталась
С белым флагом и фонарём, по колено в снегу, на крыше?
Как случилось мне стать посредственной, злой, плаксивой?
Да плевать. Поздравляю меня с рассветом.
И не вздумай теперь вернуться, я не простила!
Заведу-ка я кошку, чтоб в марте орать дуэтом.
2
И не было у неё никого, ни детей, ни мужа.
И после гостей оставались лишь грязные чашки.
Она обнимала кошку, та прижимала уши,
Она обижалась: не любишь меня, бродяжка?
И кошка совсем не любила, хоть и жалела малость
Двуногое существо, что суетится рядом:
Экое неуклюжее, вечно жующее гадость,
Травится табаком и своим же ядом…
Так и грустили обе в разных углах дивана,
В двух параллельных мирах на поистёртом плюше.
Одна – от того, что хозяйка на ночь окно закрывала,
Другая – от той же ночи, что заползала в душу.
Прощальное
Ещё кусочек праздничного торта,
Как в день рожденья, так и в день прощанья.
На юго-запад из ночного порта
Печально.
Короткий век – карманный календарик,
И не дневник, дорожные записки.
День завтрашний, наверное, подарит
Мне новых близких.
Астрахань
В этих аллеях
С клёнов и тополей тихо летят, летят
вялые-жёлтые, словно казённые бланки.
Доктор не сдался и выписал долгий яд
тем, кто с утра ускользает в больничный сад
от недоеденных страхов и жидкой овсянки.
Мокнут скамейки, мокнут штанины пижам,
если курить, то до фильтра, сестра карцинома.
Если побег, то в тапочках, без багажа,
но за ребристым забором кружат, кружат
грустные-милые . Носят бутылки боржома,
книжки про силу молитвы, и просят: держись.
Знать бы, за что держаться… а впрочем, ладно.
В этих аллеях такая густая тишь –
дышишь и дышишь. И будто по грудь стоишь
в собственных палых мыслях.
И это – жизнь.
Это, а не пилюли в тумбочке прикроватной.
По ту сторону памяти
Камень на камень – дом тишины.
Ты – тень от двери. Я – тень от стены
с той стороны,
где уснувшие птицы падают в омут.
Стебель кувшинки качает вода,
манит
и все, кто приходят сюда
ищут у дна перламутровый жемчуг и тонут.
В мёртвых зрачках безмятежная гладь.
Глупые люди, откуда им знать:
у тишины нет конца, и опять,
камень ложится на камень.