ясно наметить себе план на будущее. Как известно, подобная ясность всегда благоприятно сказывается на моральном духе. И потому Лайгон не стал медлить.
Первым делом молодой человек отправился к Мэггону. Однако, ему не нравилось, как встречающиеся жители смотрели на него: Лайгону казалось, что они всё знают и, более того, знали с самого начала, в отличии от него самого. Он знал, что так лишь кажется, но всё равно это раздражало и грозило испортить его приподнятое настроение.
Валинкарцы же смотрели на него пристально лишь потому, что не узнавали его. Тот Лайгон, которого они привыкли видеть, совершенно не походил на этого мужчину: от него теперь веяло неясной опасностью, злобой и коварством, потому что играющая на его лице улыбка казалась зловещей. Но самым страшным был не сам вид этого валинкарца, а те изменения, что произошли с ним так стремительно, как могут происходить лишь с людьми, которым свойственно постоянно меняться, что-то искать, то впадать в уныние, то смело покорять новые горизонты. Но здесь это казалось диким и непривычным, и оттого пугало.
Лайгон в молчании прошествовал по коридору, спустился по широкой каменной лестнице на первый этаж, проследовал к запертым дверям тронного зала и лишь на миг остановился около них, после чего решительно распахнул руками тяжёлые створки.
Маг не стал утруждать себя приветствиями, заявившись к отцу, и, как обычно, перешёл сразу к делу:
– А жители Валинкара знают истинную причину, почему наследный принц – Феронд? – спросил он у отца.
– Никто не говорит, что трон перейдёт ему, – заметил Мэггон. – Вы оба ещё так юны, что рано думать об этом. Ты ещё можешь стать великим воином, а он – великим магом…
– Это вряд ли, – перебил его Лайгон. – А знают ли жители твоего мира, как я оказался в Валинкаре? – спросил он, подчёркивая, что мир этот ему чужд.
– Нет, об этом знают лишь трое: Элара и мы с тобой, – ответил владыка.
– Тогда как ты объяснил всё это своему народу? – с усмешкой спросил Лайгон, намекая на то, что отец наверняка солгал своим преданным валинкарцам. – Моё появление, запрет на посещение миров – это вещи, которые сложно объяснить.
Мэггон смерил сына строгим, но сочувствующим взглядом и ответил:
– Я мудро и справедливо правил здесь не одну тысячу лет, и мне нет необходимости объяснять моему народу свои прихоти. Им известно, что всё, что я делаю, в интересах Валинкара. И если раз за несколько тысяч лет я позволил себе поступить по велению сердца, уверен, они бы простили меня, если б узнали об этом. Ты же не станешь отрицать, что не такой, как они? Это чувствуется во всём, что ты делаешь. Это вовсе не плохо, но это так. Возможно, поэтому народ полагает, что на моё место придёт Феронд.
Маг немного помолчал, а затем поинтересовался:
– Если бы потребовалось решать немедля, ты бы выбрал его, верно?
Разговор Мэггону всё больше