еще когда мне было десять. Через семь лет все остальное посыпалось вместе с ней: краска облезла, ставни перекосились, бетонные ступени крыльца покрыли широкие трещины. Двор ничем не лучше. Трава почти по колено и желтая после летней засухи. Я когда-то косил ее время от времени, а потом плюнул – пустая трата времени.
Когда я вхожу, отец лежит на диване в отключке, а перед ним – пустая бутылка из-под джина «Сиграмс». Папаша считает, что ему повезло, когда он несколько лет назад, будучи уже алкоголиком, но еще работоспособным, упал с лестницы, перекрывая крышу. Он получил компенсацию и группу инвалидности, так что ему назначили пенсию. Для такого, как он, это все равно что в лотерею выиграть. Сейчас он может беспрепятственно пить, а деньги капают. Но не очень много. А мне хочется иметь кабельное телевидение, держать мотоцикл в рабочем состоянии и иногда есть еще что-нибудь, кроме бигмаков и сыра. Поэтому я нашел подработку и сегодня четыре часа после школы развозил по графству Сан-Диего пластиковые пакеты с обезболивающим. Это совсем не то, чем мне следует заниматься, особенно после того, как летом меня взяли за травку и дали испытательный срок. Но другой работы, которая бы настолько хорошо оплачивалась и требовала бы так мало усилий, нет.
Я направляюсь в кухню, открываю дверцу холодильника и вытаскиваю остатки китайской еды. Под магнитом – фотка с завернувшимся углом, потрескавшаяся, как разбитое окно. Отец, мать и я, когда мне было одиннадцать, – как раз перед тем, как она сделала ноги.
Она страдала биполярным расстройством, а лекарства не принимала, так что не такое уж у меня при ней было чудесное детство. Мое самое раннее воспоминание: она бросает тарелку, потом сидит на полу среди осколков и плачет навзрыд. Однажды я вышел из автобуса и увидел, как она выбрасывает из окна все наши вещи. Часто она целыми днями сидела в углу кровати не шевелясь.
Но в маниакальной стадии у нее бывали просветления. На мой восьмой день рождения она отвела меня в универсальный магазин, дала тележку и велела класть в нее все, что я захочу. Когда мне исполнилось девять и я увлекся рептилиями, она сделала мне сюрприз – поставила в гостиной террариум с бородатой ящерицей. Мы назвали зверя Стэном в честь основателя «Марвел» Стэна Ли, и он живет у меня до сих пор. Эти твари вечны.
Отец тогда так много не пил, и им как-то удавалось водить меня в школу и на спортивные занятия. Потом мать совсем забросила свои лекарства и перешла на вещества, изменяющие сознание. Да, я гад, который продает наркотики, хотя они сгубили мою мать. Но внесу ясность: я не продаю ничего, кроме травки и обезболивающих. Мать бы вполне себе жила, если бы держалась подальше от кокаина.
Какое-то время она возвращалась каждые два-три месяца, потом раз в год. Последний раз я ее видел, когда мне было четырнадцать, а папаша стал разваливаться. Она все говорила о фермерской коммуне в Орегоне, куда уехала, – как там классно, что она меня туда возьмет и я буду ходить в школу с другими детьми хиппи и выращивать экологически чистые ягоды, или что еще они там делают.
В «Гленнз-дайнер» она купила мне огромное