Владимир Гиляровский

Москва и москвичи. Репортажи из прошлого


Скачать книгу

А. Потехин пожаловался А. Н. Островскому и попросил его повлиять на Бренко. А. Н. Островский посылает письмо и просит А. А. Бренко приехать к нему.

      Догадываясь, в чем дело, Анна Алексеевна посылает Бурлака. Тот приезжает. Островский встречает его сухо.

      – Э… Э… Что это… дочь почтенного драматурга обходите? Потрудитесь ей давать роли.

      – Мы ей даем, Александр Николаевич, – отвечает Бурлак.

      – Что даете? Героинь давайте…

      – Вот и на днях ей роль готовим дать… «Грозу» вашу ставим, так ей постановили дать Катерину.

      – Катерину? Кому? Потехиной? Нет, уж вы от этого избавьте. Кому хотите, да не ей. Ведь она 36 букв русской азбуки не выговаривает!

      Бурлак хохотал, рассказывая труппе разговор с Островским.

      Так отделались от Потехиной, которая впоследствии в Малом театре, перейдя на старух, сделалась прекрасной актрисой.

      А. Н. Островский любил Бурлака, хотя он безбожно перевирал роли. Играли «Лес». В директорской ложе сидел Островский. Во время сцены Несчастливцева и Счастливцева, когда на реплику первого должен быть выход, – артиста опоздали выпустить. Писарев сконфузился, злится и не знает, что делать. Бурлак подбегает к нему с папироской в зубах и, хлопая его по плечу, фамильярно говорит одно слово:

      – Пренебреги.

      Замешательство скрыто, публика ничего не замечает, а Островский после спектакля потребовал в ложу пьесу и вставил в сцену слово «пренебреги».

      А Бурлаку сказал:

      – Хорошо вы играете «Лес». Только это «Лес» не мой. Я этого не писал… А хорошо!

      В присутствии А. Н. Островского, в гостиной А. А. Бренко, В. Н. Бурлак прочел как-то рассказ Мармеладова. Впечатление произвел огромное, но наотрез отказался читать его со сцены.

      – Боюсь, прямо боюсь, – объяснил он свой отказ.

      Наконец, бенефис Бурлака. А. А. Бренко без его ведома поставила в афише: «В. Н. Андреев-Бурлак прочтет рассказ Мармеладова» – и показала ему афишу. Вскипятился Бурлак:

      – Я ухожу! К черту и бенефис и театр. Ухожу!

      И вдруг опустился в кресло и, старый моряк, видавший виды, – разрыдался.

      Его долго уговаривали Островский, Бренко, Писарев, Глама и другие. Наконец он пришел в себя, согласился читать, но говорил:

      – Боюсь я его читать!

      Однако прочел великолепно и успех имел грандиозный. С этого бенефиса и начал читать рассказ Мармеладова.

      На лето Бренко сняла у казны старый деревянный Петровский театр, много лет стоявший в забросе. Это огромное здание, похожее на Большой театр, но только без колонн, находилось на незастроенной площади парка, справа от аллеи, ведущей от шоссе, где теперь последняя станция трамвая к Мавритании. Бренко его отремонтировала, обнесла забором часть парка и устроила сад с рестораном. Вся труппа Пушкинского театра играла здесь лето 1881 года. Я поселился в театре на правах управляющего и, кроме того, играл в нескольких пьесах. Так, в «Царе Борисе» неизменно атамана Хлопку, а по болезни Валентинова