Владимир Гиляровский

Москва и москвичи. Репортажи из прошлого


Скачать книгу

как и актеры, любят петь и играть при хорошем сборе. Запевала оживляется – что видит, о том и поет. Вот он усмотрел толстую барыню-щеголиху и высоким фальцетом, отчеканивая слова, выводит:

      У барыни платье длинно,

      Из-под платья…

      А уж дальше такое хватит, что барыня под улюлюканье и гоготанье рада сквозь землю провалиться.

      А запевала уже увидал франта в цилиндре:

      Франт, рубаха – белый цвет,

      А порткам, знать, смены нет.

      И ржет публика, и все прибывает толпа. Артель утомилась, а хозяин требует:

      – Старайся, робя, наддай еще!

      Встряхивается запевала и понаддает:

      На дворе собака брешет,

      А хозяин пузо чешет.

      Толпа хохочет…

      – Айда, робя, обедать.

      «Дубинушку» пели, заколачивая сваи как раз на том месте, где теперь в недрах незримо проходит метро.

      В городской думе не раз поговаривали о метро, но как-то неуверенно. Сами «отцы города» чувствовали, что при воровстве, взяточничестве такую панаму разведут, что никаких богатств не хватит…

      – Только разворуют, толку не будет.

      А какой-то поп говорил в проповеди:

      – За грехи нас ведут в преисподнюю земли.

      «Грешники» поверили и испугались.

      Да кроме того, с одной «Дубинушкой» вместо современной техники далеко уехать было тоже мудрено.

      Хитровка

      Хитров рынок почему-то в моем воображении рисовался Лондоном, которого я никогда не видел. Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве. Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху, с высоты переулка – жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму.

      В тумане двигаются толпы оборванцев, мелькают около туманных, как в бане, огоньков. Это торговки съестными припасами сидят рядами на огромных чугунах или корчагах с «тушонкой», жареной протухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями, с бульонкой, которую больше называют «собачья радость»…

      Хитровские «гурманы» любят лакомиться объедками. «А ведь это был рябчик!» – смакует какой-то «бывший». А кто попроще – ест тушеную картошку с прогорклым салом, щековину, горло, легкое и завернутую рулетом коровью требуху с непромытой зеленью содержимого желудка – рубец, который здесь зовется «рябчик».

      А кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно дверей лавок и трактиров и сливается в общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки.

      Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевали и ютились до десяти