перекличкой миллиона птиц-звонарей.
В Торнвуд мы приехали потные, пыльные и уставшие, но вид нашего нового дома подействовал на нас как переливание крови. Мы кричали, танцевали, скакали по просторным комнатам, как пара ненормальных. Просто это было слишком здорово, чтобы быть правдой. Вместо перспективы на съемной квартире и несбыточных мечтаний мы наконец оказались дома.
Последующие недели мы провели, возрождая старый дом во всей его прежней красе: собирая пылесосом пыль, сметая паутину, отмывая полы, оттирая кафель в ванной комнате, до золотого сияния начищая очаровательные старые медные краны в ванной и с помощью уксуса и газет возвращая блеск окнам. Как только из Мельбурна прибыли наши вещи, мы занялись распаковкой. Я не могла решить, что делать с мебелью – она была слишком красива, чтобы продать или отдать ее, – поэтому я просто втиснула свою мебель в стиле ар-деко на свободные места.
Мы отпраздновали Рождество в традициях тети Мораг – утром подарки, потом грандиозный ланч: запеченный картофель с хрустящей корочкой, лук и морковь в медовой глазури, жареная курица с сезонной приправой, пивной подливкой, зеленым салатом. Затем последовал сливовый пудинг с запеченным шестипенсовиком и гора ванильного мороженого со сливками. Потом мы отлеживались в гостиной, читая журналы и понемногу поедая шоколад, а позднее насладились неторопливой прогулкой по саду.
Мы едва заметили наступление нового года. Бронвен считала оставшиеся до начала школьных занятий дни свободы – двадцать один, – а я начала прощупывать возможность найти работу фотографа. Мы были счастливы, плывя по течению. Убирали пустые коробки из-под вещей, устраивали пикники на лужайке и отыскивали идеальные места для наших привезенных сокровищ.
Результат получился – по крайней мере, для нас – сногсшибательный. Племенные маски, которые тетя Мораг собирала в своем детстве в Новой Гвинее, висели на стенах рядом с яркими бабочками, нарисованными Бронвен. Ее коллекцию птичьих гнезд, раковин, жеод[4] кристаллов и высоких банок с откидными стеклянными крышками, набитыми усопшими жуками, удалось разместить среди моих радужных ваз художественного стекла, ярких плетеных сумок аборигенов, антикварных чайных чашек и старинных фотопринадлежностей. Винтажные лоскутные подушки придали выразительности глубоким кожаным креслам, а побитый молью ковер на полу я заменила на яркий килим[5]. К первым выходным января печальный старый дом превратился в дом – наш дом.
Не обошлось без одной ложки дегтя в бочке меда моего во всех остальных отношениях значительного удовольствия: после нашего переезда четыре недели назад в Торнвуд меня покинул сон. Каждую ночь, пока моя дочь мирно спала в своей постели, я как привидение бродила по дому – выдвигала ящики, заглядывала в буфеты, рылась в пыльных картонных коробках, словно что-то искала – что именно, я понятия не имела.
По мере нарастания усталости я стала забывчивой, рассеянной. И неуклюжей – налетала на мебель, так что руки и ноги