люди, как Нина Марковна Жукова, не имеют права работать в советской стране. А если гуманная советская власть ей такую возможность предоставила, то она лично не имеет права от советской власти ни на какие преференции. И в заключение он добавил, что пусть, мол, живет и радуется, что осталась жива и не сгнила в Гулаге, и всю свою жизнь благодарит за это советскую власть. Я попытался ему объяснить, что она не враг советской власти и ничего плохого не сделала, что она лучшая по профессии в нашем коллективе, что любви не прикажешь, что ей было перед началом войны всего лишь шестнадцать лет. Но он меня грубо прервал. Набычившись и налившись кровью, брызгая слюной, он не на шутку разошелся. Прямо передо мной его алкогольный синюшный нос разбухал глубокими синими прожилками, из его глаз в мою сторону сыпались искры, а голос как будто превратился в раскаленный металл. Он визжал, брызгая слюною прямо мне в лицо: «Говоришь, ей было всего лишь шестнадцать лет? А ты забыл Олега Кошевого, который в этом возрасте создал подпольную молодежную организацию и погиб. А Зоя Космодемьянская, которую фашисты в этом же возрасте пытали и расстреляли?» И закончил он свою пламенную речь пионером Павликом Морозовым.
– Ребенок не побоялся открыть глаза советской власти на противоправные действия родных и близких. Для него советская власть была дороже своих родителей и родственников. За что и был ими зверски убит. А ты, – он перешел в своем экстазе возмущения на «ты», – ты что же, пытаешься защищать шлюх? Видите ли, она хорошо работает. А ты не понимаешь, что у нее, у этой сучки, другого выхода не остается. Она должна хорошо работать, вымаливая у советской власти пощаду, и благодарить ее, нашу народную власть, что ей разрешили работать, а не рубить лес на Колыме.
В заключение своей пламенной речи он вынес вердикт:
– Квартиру этой Жуковой как врагу советского народа не давать. А у нас с Вами разговор еще не окончен, он у нас будет впереди.
С тем я и покинул кабинет партийного вождя областного масштаба.
Придя на работу, я внимательно прочитал еще раз анонимку, вникая в смысл каждого написанного в ней слова. И чем больше я погружался в ее текст, тем явственнее перед моими глазами возникал такой знакомый мне образ Аркадия Львовича Рябова, моего коллеги. Стиль написанного текста мне был очень знаком, так же как и бьющие в самое сердце слова о защитниках Сталинграда, к которым он всегда себя причислял, важно кивая на свою грудь, в которую навечно был вмонтирован орден Боевого Красного Знамени, который после его откровений о себе потерял для меня всякую значимость. Я был убежден в том, что анонимка написана им лично – это ему, стоящему в списке на получение квартиры под номером два надо было любым способом устранить соперницу, что он и сделал. Ну что же, он своего добился, квартиру он получит. Лично для меня его действия и намерения стали вполне понятны. Жаль только, что павшие под Сталинградом бойцы, заплатившие своими жизнями за свободу и независимость нашей Родины,