на ветку, в любимое кресло-качалку (Катьки тогда, конечно, дома не имелось) и начал без посредников:
«Здесь был когда-то дом, в котором жили люди.
И печка согревала их лютою зимой.
Уютно было тут. И думалось: так будет,
что сохранит очаг лохматый домовой.
А помнишь времена: село росло и пело,
ваяли топоры пахучий свежий сруб.
И перескрип дверей рождался то и дело.
И вот конек на крыше, изящен и упруг.
Тогда слагали песни, тогда сложили печку,
и окна приоделись в наличников узор.
Дом получился добрым, добротным, безупречным,
под озорной, неспешный, ершистый разговор.
И молодой мужик сказал тебе: «Айда-ка,
дедуля домовой, со мной». И в кузовок
ты радостно вскочил, самодовольно крякнув.
И в новую избу тебя он поволок…»2.
***
Лешка засобирался домой – все-таки ему на другой берег Волги пиликать, но тут Сланцев ударил себя по лбу:
– Ведь совсем из головы вылетело: я же тебе тут такой сюрприз подготовил!
– Ну?
– Баранки гну! Устраивайся поудобнее, мы лучше такси потом вызовем – доедешь до своей хаты, тем более тебя там никто не ждет!
Стариков поморщился: он не любил даже косвенных напоминаний о своей неудавшейся женитьбе, разводе и других малоприятных мелочах семейной жизни. И Мишка об этом прекрасно знал – однако ж (попробуй останови поэтическое вдохновение!) иногда и у него проскакивали такие напоминания, словно электрическая искра у давно переставшей работать машины.
– Я тут в анналах своего старого стола такое добыл…
– Звучит тревожно – про анналы-то, – перебил его Лешка предсказуемой шуткой.
– Ага. Так вот: мы его выкидывать собрались, я начал полочки вытаскивать, смотрю: а там – видеокассетка старинная, как песни твоих экспедиционных бабушек. Поглядел на приляпанный скотчем кусок тетрадного листка в клеточку, а на нем – выцветшими чернилами, синим по белому: «Посвящение 2000 года. Барышская Слобода». Помнишь такое?
Что-то справа и слева Старикова снова заколебалось и вздрогнуло – на самый краткий миг, но и этого хватило, чтобы неприятный холодок пробежал вдоль позвоночника.
– Как же, – ответил он хрипловатым голосом. – Веселенькое было посвященьице. Так у тебя разве осталось, на чем такое старье проигрывать?
– Не-а. Я в фотосалон отнес – тот самый, который ты, Лешка, сторожил доблестные пять лет. Там мне и оцифровали ее, – довольный, как мартовский кот, Мишка уже налаживал телевизор, к коему были подключены легендарные новые аудиоколонки. Тут Стариков, как назло, снова вспомнил про рыжего и вздохнул.
– А может, ты мне просто скинешь файл на флешку, у меня есть с собой, да я дома всё посмотрю? – робко предложил Лешка, хорошо зная, как оценит подобное высказывание