потому, милые, что одна из вас должна была получиться до обеда, а вторая – после обеда, – продолжал посмеиваться Свежников. – Разное, видите ли, настроение и разный выходит результат.
Девочки не обиделись. Они переглянулись и вдруг задорно расхохотались. Вот так, насмеявшись вдоволь втроем, они и начали свой творческий путь в одной «лаборатории», то есть в мастерской профессора Максимилиана Свежникова.
Дома у Авербухов все были рады. Папа тоже очень смеялся над шуткой профессора и даже спросил, не еврей ли он. Потому что так смело вывернуть наизнанку действительность и так же смело разукрасить ее шуткой мог, по мнению старшего Авербуха, только еврей.
– Ведь самое главное – это подкладка! – говорил Лев Авербух. – Вот идет себе человек в скромном, классической формы пальто, хорошо пошитом, без морщинок, без стяжек. Никто и не посмотрит, разве что специалист. Но вот отогнулась пола и сверкнула дорогая подкладка. Она и показала, кто сшил это пальто, каков карман и каков вкус у хозяина, веселый ли он человек, уверенный ли в себе, умеет ли пошутить – или просто тупой сухарь. Поверьте, это вам еврейский портной говорит…
Обе девочки рисовать начали даже раньше, чем разговаривать. Сначала мелом на драпе, забираясь на широкий, как летное поле, портняжный стол отца, потом карандашами на обратной стороне старых выкроек, а повзрослев, на широких листах блокнотов, на мелованной бумаге, на ватмане и, наконец, на холсте.
Между Сарой и Евгенией этого самого внешнего сходства не было с рождения. Сара родилась первой – на двадцать минут раньше сестры, худая, с мелкими рыжими волосами, налипшими на влажное темечко. Евгения сразу выглядела пышкой, смуглой, черноволосой. Сара тянулась вверх все подростковые годы, а Евгения будто распласталась по земле и росла очень медленно.
Однако по характерам, по способностям и привычкам они были похожи так, что, рассказывая об одной из них, можно было не рассказывать о другой – обе как одна личность. У них даже совершеннейшим образом совпадали желания и все реакции на внешние раздражители. Стоило одной захотеть на горшок, сразу то же самое хотела и вторая. Стоило одной из них предпочесть что-нибудь со стола, немедленно и вторая заявляла о том же. Одновременно обнаружили у себя способности к рисованию, одновременно начали читать и писать, одновременно увлеклись одним и тем же одноклассником и одновременно в нем разочаровались. Их жизнь, их мысли, даже их сны протекали в одной плоскости. Это поражало всех – такая разница во внешних данных и такое духовное родство!
Конечно же обе поступили в Художественное училище с одинаковым баллом. Когда комиссия рассматривала их рисунки, композицию, графику, то даже чуть было не усомнилась в том, что это сделали два разных человека. Если бы они были фотографически похожи друг на друга, то обеих точно не приняли бы, потому что никто не сумел бы отличить одну от другой и доказать, что экзамены не сдавала за обеих какая-то одна из них.
После сдачи работы по графике и. о. доцента Востриков поставил