чтобы «воздухом чистым подышать». Есть у меня друг, его дом стоит на самом краю села. И до леса от него, буквально, «рукой подать».
Светлыми летними ночами, почему-то часто, не спалось. И друг мой, – высокий худощавый старик с длинными усами, в старомодном, накинутом на плечи пиджаке, тоже не спал. Сидел он на крылечке и курил.
Мы прислушивались к голосам природы, слышимым вокруг. Слышался соловьиный перебой: один с опушки леса, далекий, щелкал и свистел с шорохом и шумом верхушек леса, колеблемых ветром; другой отвечал с близи, от кустов малого овражка, сразу за огородами и слышался ясно, мелодично. Весной по овражку течет «маленькая речка» вдоль всего села, ручей из талых вод. А летом он пересыхает. Чтобы пойти в лес весной надо перепрыгивать этот ручей в овражке.
Под покровом летней ночи, рассказывали мы разные истории.
Природную тишину нарушал гром-шум из светлого облачного неба: это пролетали два самолета, оставляя белые полоски за собой. Самих самолетов не было видно, но звук их сверхзвуковых двигателей достигал земли. «Издержки цивилизации» – сказал мой друг Иван Иваныч, начиная свой рассказ.
«Почему-то принято, что за грибами надо выходить рано поутру. На заре всегда в природе наступает затишье. И как поле тихое перейдешь, любуясь розовой зарей, погружаешься в лесную тишину, где с первых шагов каждый шорох выдает живую душу. Ветка треснет, – и видишь, как белочка пробежала и скрылась в вершине сосны. А вон, и заяц пробежал, замечаешь его тоже по шороху прошлогодней листвы. Постепенно и птицы просыпаются. «Тинь-тинь» – сказала синичка, с куста, нависшего над тропинкой, и вспорхнула. А тут и сорока объявила всем, что я иду, застрекотав на всю округу, что идет посторонний…
Я схожу с тропинки всегда в одном и том же месте, у лесного оврага, обхожу его и направляюсь в ближайший осинник за красноголовиками. А тут, решил я овраг перейти на ту сторону, где продолжался сосновый, смешанный лес. Сосны перемежались там березками и ёлками, поэтому грибы там могли быть разные.
И только спустился я наполовину по склону оврага, как увидел дыру в земле. Вокруг, на рассыпанной песчаной почве, были следы.
«Дыра – это нора. А нора – это кролик» – как говорил в мультике Винни Пух. Но тут – дыра – это неизвестно кто, только не кролик!
И нора глубокая, судя по темноте, из которой пахнуло на меня «псиной», когда я заглянул. Лисья нора, – как я догадался. И слышен стал писк и скуление. Когда я заглядывал, то заслонил свет собою: лисята и подумали, что к ним мама-лиса пришла, вот и заскулили. Выползли на свет и сами маленькие лисята, но ко мне не шли, а толкались в норе, вытягивая мордочки, принюхиваясь, к запахам вдалеке от входа. Протянул я руку в нору и успел подхватить одного лисёнка за шиворот, как остальные спрятались в темноте. Лисенок, вытащенный на свет, начал брыкаться и пытался укусить мою руку, скуля громче и громче. Я выпустил его на песочек чуть в сторонке, и хотел было других лисят вытащить. Но появилась