он выдавал, у меня сложилось весьма однозначное неприятное впечатление как от самого предмета, так и от стиля подаваемой им информации. Мне всё же приходилось им пользоваться в свободное время, так как пределы больницы ограничивали возможность многое увидеть, но нагнетающая манера всё преподносить однобоко, вечные повторения и постоянные фальшивые нотки однозначно говорили о нездорово искажённой реальности, транслируемой этим предметом.
Постоянно слоняясь туда-сюда, я изучил каждый закоулок больницы. Бейджик, так любезно предоставленный мне Мартой, не потребовался. Я с первого раза без труда нашел свою палату. Как оказалось позже, у меня чуть ли не самые лучшие условия проживания в данной клинике. Были палаты, в которых пациенты ютились по нескольку человек, и брокколи им не приносили. Но мой отец позаботился об улучшенных условиях для меня. Также я узнал, что находился в передовой клинике, специализирующейся на изучении головного мозга, причем не только занимающейся лечением, но и ведущей другую обширную деятельность в данном направлении. Нынешнее мое состояние было вызвано как раз операцией на мозге, которую успешно провел блистательный доктор Шмидт. Я всё так же не помнил своего прошлого. Хоть мои знания касательно многих вещей были восстановлены, то, что я не знаком с самим собой, изрядно выбивало из колеи. Я больше напоминал машину, бесстрастно поглощающую информацию и не испытывающую никаких сложных чувств, так свойственных нормальному человеку – кроме, быть может, уже порядком притупившейся радости познания. Это делало меня неполноценным, и мой холодный ум злился от осознания своей неполноценности.
Однако приятное случилось неожиданно. Вечером четвертого дня после ужина одна из медсестер, забирая посуду, случайно выпустила из рук тарелку. На моих глазах та медленно приземлилась на кафельный пол и вдребезги разлетелась на мелкие кусочки. Очень странно: звук был достаточно громким, больше напоминающим выстрел, а стеклянная тарелка не разбилась на осколки, а рассыпалась на мелкие кристаллики почти правильной формы, почти взорвалась. И вместе с взрывом, в то же мгновение, ушла пелена незнания своего прошлого. Я вспомнил. Вернулось всё и сразу: от обрывков совсем детских воспоминаний до запаха в операционной перед наркозом. На глаза накатились слезы, в горле образовался ватный ком. За одно мгновенье из расчетливой машины, собирающей данные о формах, цветах и процессах, я превратился в человека. В того, кем становишься только тогда, когда проживаешь свою жизнь, совершая ошибки и принимая собственные решения в многообразии выборов. Это мощное чувство было похоже на прыжок с горки гигантского аквапарка, где поначалу испытываешь практически свободное падение, плавно переходящее в скольжение, а заканчивается всё ударом о воду. Правда, ударом хоть и жёстким, но очень приятным, не вредящим твоему телу, а только выбивающим из тебя бурные эмоции. Ещё одно предназначение воды. Немудрено, что я не мог её определить как объект, ведь она так