недомыслию. Пробираясь по коридору в сторону санитарной комнаты за одной из дверей слышу шум воды, и принимаю ее за вход туалет. Мне не приходит в голову, что там может кто-то быть и представшая передо мной в полный рост обнаженная женская фигура под душевой сеткой, лоснящаяся от воды, очередная неожиданность. Я вижу шоковое выражение на лице, взгляд, прикованный к определенной точке моего тела, опускаю глаза.… Эти мои преждевременные приготовления опять меня подводят. Я, конечно же, снова поторопился извлечь свой шланг. Может быть, она решила, что это предложение. Хотя не знаю, зачем ей это нужно. Похоже, передо мной все та же санитарка я уже жду истерического вопля и пячусь назад, но она молчит и смотрит как-то странно. Облегчив свои страдания в заветном месте, я начинаю сомневаться, что поступил в душевой правильно. Наверное, ей надо было в чем-то помочь. Я останавливаюсь у ванной комнаты, шума воды не слышно, тяну к себе дверь, но она уже заперта.
Мои похождения не проходят бесследно. Я не в состоянии сомкнуть глаз, перед которыми все еще ее небольшая грудь, поблескивающая в тусклом свете лампочки, рельефный животик слегка расставленные бедра и курчавая шерстка между ними. Почему-то нестерпимо хочется увидеть эту картинку вновь. Может быть, я в той прошлой жизни был фотографом? Или все-таки художником? Вспоминаю о бумаге в тумбочке и карандаше, неосознанно достаю провокационные предметы и вычерчиваю одну кривую линию, вторую…
Утром врач допрашивает меня откровенно формально, наверное, подозревает, что я вожу его за нос. Совсем отказаться от надоевших бесед я не могу, понимаю даже травмированными мозгами, что тогда меня выставят. Чтобы он отстал, сообщаю ему что иногда, по утрам слышу женский голос, «идите пить аминазин»… Я не знаю, откуда этот голос и что означают эти слова. Невропатолог таращит на меня глаза, потом хлопает себя ладошкой по лбу и заявляет, что, видимо, я лежал где-то в больнице с расстройством психики. «Такое бывает после перенесенного стресса» – добавляет он в ответ на мой вопросительный взгляд и почему-то подмигивает. Меня это никак не ориентирует и он, признается, что он, в сущности, психиатр. Некоторые пациенты пугаются, когда узнают его специальность, потому приходится маскироваться под невропатолога. Мое бесстрастное отношение к его профессии видно располагает и он принимается подробно втолковывать, почему он ищет все эти зацепки – все для того, чтобы можно было как можно скорее внедрить меня в привычную среду, где знакомые люди, предметы, обстановка вернули бы мне память. Видимо, он и в самом деле принимает меня за дурочка. Любому, даже не очень здравомыслящему понятно, что на деле всем им до лампочки, чем я занимался, как меня звали. Так же как и мне. «Привычная среда», которую нам никак не определить, совсем не нужна мне и уж тем более не привычна. Видимо убедившись в отсутствии моей заинтересованности в конечном результате, психиатр принимается стращать меня трудностями, с которыми я столкнусь, если не вернусь туда, откуда пришел. При этих доводах я едва не предложил ему вернуть меня туда, куда я недавно посылал своего