почти полнеба, и буйный грохочущий Аракс, и выжженные солнцем долины, и крохотные селения, прилепившиеся к скалам, словно птичьи гнёзда. Ткнув в бок своего земляка приземистого крепыша Георгия Шамаева, Андрей показал на упиравшуюся в облака вершину:
– Как, сумеешь вскарабкаться на такую? Невозмутимый, с виду мешковатый Шамаев задрал голову: – Мне-то что, я маленький, с камушка на камушек – и там. А вот ты на своих «ходулях», если заберёшься, будешь торчать у всех нарушителей на виду. После отбоя Шамаев, койка которого была рядом, давно похрапывал. А к Андрею сон не шёл: впечатления от знакомства с заставой, с новыми людьми и границей не выходили из головы. Он поправил шуршавшую под головой соломенную подушку и невольно вспомнил дом, мягкую постель, пуховые подушки – Надино приданое. Надя стояла перед глазами Андрея с грустной улыбкой и чуть припухшими от слёз глазами, как в тот последний вечер…
Провожали его и Георгия Шамаева всем селом шумно и весело. Вечером в канун их отъезда дом Бабушкиных до третьих петухов гремел от лихой пляски, песен и задорного смеха. Гармошка, захлёбываясь, рассыпала плясовую. Тёмные кудри Андрея кольцами спадали на высокий взмокший лоб, застилали глаза. Резким движением он откидывал их назад и, широко раскинув руки, шёл по кругу вприсядку. Отец, Михаил Семёнович, с гордостью поглядывал на сына, шептал на ухо соседу: «Смотри, какой орёл!». Мать, вытирая кончиком платка глаза, повторяла: «Да, орёл».
Андрей прошёлся по кругу, остановился перед женой, взял её за руки и потянул в круг. Она, грустная, вырвалась и ушла в горницу, к кроватке сына. Андрей подошёл, обнял её: – Ну что ты, Надюшка? Не на войну же провожаешь. Отслужу своё и вернусь.
Длинными зимними вечерами свободные от службы пограничники собирались в красном уголке, в небольшой комнатке, оклеенной пожелтевшими плакатами и лозунгами. При тусклом свете керосиновой лампы читали газеты, слушали рассказы бывалых воинов. Командир отделения Железнов, участник гражданской войны, освобождавший Дон и Кубань от белогвардейцев, взволнованно рассказывал, как он в коннице Будённого ходил в атаку, рубил беляков. Молодые бойцы слушали его, затаив дыхание. Андрей с жадностью ловил каждое слово, глаза его азартно поблёскивали. Как-то он не выдержал, хлопнул будённовкой о пол:
– Эх, и дела же были у вас! Мне бы сейчас коня и шашку!.. – Ничего, – успокаивал его Железнов, – врагов у Советской власти ещё немало. Обстановка, сам видишь какая: в любой день и час нужно быть готовым к схватке с вооружёнными нарушителями, бандитами и диверсантами.
Одним из первых среди молодых стали посылать Андрея Бабушкина на границу старшим наряда. Доверие командиров, уважение товарищей окрыляли его. Хорошие вести из дома вливали дополнительную бодрость, энергию. Отец писал, что дела у них идут хорошо, просил не беспокоиться. Хоть без него на посевной и в страду трудновато будет, но он управится со всеми делами сам. Надя сообщала, что Сашенька растёт, уже ходит и говорит: «папа», «мама». А в конце письма были строки, которые Андрей перечитывал несколько раз…
«Милый Андрюша, каждую ночь вижу тебя во сне. Стоишь ты передо мною, как в тот последний вечер. Если бы ты приехал домой хоть на недельку…» «Попроситься домой… – думал Андрей, – начальство, наверное, не откажет.