родители хранят в погребе, и взяла одну, чтобы попробовать, мама застала меня с открытой бутылкой в руках и поставила в угол на целый час. С тех пор я больше не притрагивалась к вину и даже испытывала к нему неприязнь.
Внутри всё загорелось от алкоголя, я поняла, что вино явно никогда не станет моим любимым напитком. Такое можно пить только когда тебе совсем гадко. «Сегодня как раз такой день» – с грустной иронией отметила я.
– Заешь мясом. – снова резко скомандовал уже успевший мне опротиветь голос.
На этот раз я послушалась сразу, хотя по-прежнему не смотрела на него. Никто не кричал «горько!», видимо, тут действовали другие обычаи. И к счастью. Я тешила себя надеждами, что этот брак будет фиктивным, и меня в конце концов оставят в покое.
Наши руки всё ещё были туго связаны. Мне становилось всё трудней терпеть эту боль. Чтобы отвлечься, я всё время бросала тревожный и просящий о помощи взгляд на маму, но её постоянно кто-то отвлекал. Люди вокруг были веселы. И чем темнее становилось на улице, тем громче звучали тосты.
Я заметила, как моя мама подошла к отцу жениха и что-то долго говорила ему, будто в чём-то убеждала, потом, когда он, наконец, кивнул, вернулась на место. Затем Седой поднялся, подошёл к сыну и сказал:
– Охотиться будете завтра, девочка не в состоянии.
Я поняла, что он имел в виду меня.
– Ясно, – ответил Дилан, и я почувствовала его раздражение, как будто из-за меня его лишили чего-то важного.
За деревней завыли волки. Народ начал плясать вокруг костра, некоторые гости куда-то ушли.
Моя рука вспотела, я напряглась.
– Нам пора. – произнёс голос у меня над ухом.
Я встала, меня пошатнуло. Никто нас не провожал, маму я уже не могла найти взглядом. Мы погрузились в темноту.
– Куда мы идём? – спросила я
– Увидишь.
Я перестала чувствовать руку, ноги плелись еле-еле. Шли мы долго.
Наконец, показалась какая-то изба со светящимися окнами, мы вошли в неё. Древняя бабушка встретила нас в светлице.
– Я ждала вас к утру. Проходите, чай у меня уже заварен, всё готово.
– Спасибо, баба Поля, отведи её в баню и помой.
Старушка взяла нож и разрезала верёвку, связывавшую наши запястья. Руки слиплись.
– Крепко взялись, это хороший знак. – улыбнулась она беззубым ртом.
Мне пришлось раздеться донага, бабушка Полина терла меня какой-то пахучей мочалкой из трав и что-то невнятно приговаривала, затем она перевязала мне руку, помазала чем-то рану и ссадины и, наконец, отпустила.
Меня отвели в спальню, заставили выпить какой-то травяной чай и оставили одну. Усталость навалилась на меня, захотелось спать, видимо, в чай что-то подсыпали. Стало так хорошо и спокойно, страхи ушли, ссадины перестали болеть. Кровать была настолько мягкая, что я буквально провалилась в неё. Бельё приятно пахло. Я начала засыпать.
Звук открывающейся двери заставил меня вздрогнуть, я притворилась,