вздрогнул Густав фон Бирон, когда брал нареченную за руку, а пуще того, как встретился он с невестой глазами. Столько тоски в ее черных глазах было, что никакие газеты об этом поведать не смогут.
Обменялись кольцами при всем дворе, музыка грянула, но возгласы величальные еще громче слышались. Невесту Анна Иоанновна по-матерински обняла, на ушко что-то шепнув, а жениха изволила ласково по щеке потрепать. За ужином императрица весела сделалась, ни одной здравицы не пропускала, все перемены вин откушала. Сидела она между женихом и невестою, по правую руку жениха обер-камергер Эрнст Иоганн фон Бирон помещался, рядом с невестою брат ее младший, Александр.
Раскраснелась Анна Иоанновна, веер подать приказала. Обмахиваясь страусиными перьями, в воспоминания пустилась, к Александре повернувшись:
– Моя-то свадьба с Фридрихом Вильгельмом у твоего батюшки во дворце игралась! Давненько уж это случилось, ты, должно быть, и на свет не появилась. У светлейшего князя Меншикова лучшие кухни, лучшие погреба, лучшие залы во всем Петербурге имелись. У дяди моего, Петра Алексеича, и близко таких хором не бывало. Тот любил покои низенькие, теплые, без лишнего свету и блеску. Это ему смолоду еще так полюбилось. Мне сказывали, когда в Париж он наведывался, к регенту тогдашнему, под житье ему старый королевский дворец назначили – Лувр, кажись. Так дядюшка токмо половину часа там пробыл и ретировался – зело огромен и неприютен тот дворец. Давит громада каменная, сказывал.
Оттого для себя строенья приказывал делать небольшие, померные, и чтоб не боле двух этажей. А вот батюшку твоего, Александра, всяко понуждал дворцы строить, и отделывать их как можно великолепнее. Так что зря люди говорят, что светлейший князь Меншиков гордостью непомерной возносился. Батюшка твой токмо приказы своего государя исполнял. Знаешь историю со шпалерами? Коли не знаешь, слушай. Петр Алексеич однажды, у батюшки твоего сиживая, приметил, что шпалеры на стенах зело дурны и дешевы. Осерчал – где прежние, на лионской мануфактуре заказанные? Батюшка твой оправдывался, дескать, ты сам, мейне камарад, на меня начеты за поставки наложил, и дабы с казной раздолжаться, пришлось из дому имущество продавать. Петр Алексеич еще пуще гневаться изволил: ты и начеты верни, и перед иностранными послами и именитыми гостями меня позорить не смей! Где их еще принимать, как не у тебя в дому?
Свадьба моя роскошная была! А пуще всего гости веселились, когда перед ними из разрезанного пирога две карлицы выскочили, по последней моде наряженные, и танец менувет прямо на столе сплясали. Потом прочие карлы с карлицами в залу набежали, числом невиданным – по всей стране их нарочно разыскали и ко двору батюшки твоего свезли. Для них и мебель, и посуду смастерили, посередине расставили, и пировали они прямо как настоящие люди! А как подпили крепких вин, то-то насмешили гостей!
Анна Иоанновна, довольная рассказом, оглядела своих соседей по столу.
– Вы чего скучные, как на поминках