понял, что теперь он один, совсем один на свете, и жить ему больше, в общем-то, незачем. Залпом, прямо из горлышка, допил все, что осталось в бутылке, и снова завалился спать.
И потянулись долгие, пустые дни… Поначалу Влад еще ждал, что за ним придут. Почему-то он даже не боялся этого, и к собственной дальнейшей судьбе относился на удивление равнодушно. Ну, посадят – значит, так тому и быть! Отца только жалко.
Но обошлось. Проходили дни, недели, месяцы, а Влада никто не тревожил. Видно, не очень-то старались доблестные органы… Правда, и легче не становилось. Он ел, спал, «бомбил» иногда на отцовской шестерке, когда уж очень нужны были деньги, и каждый час, каждую минуту ощущал противную сосущую пустоту где-то в глубине своего существа. Все чаще по вечерам он напивался в одиночестве, сидя на кухне.
И все чаще ему хотелось просто выпить бутылку водки, разогнаться как следует и врезаться в столб или бетонную стену.
Все изменилось в пасмурный и дождливый день, когда Влад, заглянув в нижний ящик серванта, обнаружил, что денег на жизнь почти не осталось. Выходить из дома ужасно не хотелось, но что ж поделаешь! Деньги-то все равно нужны.
Ему не везло. Дождь разогнал всех прохожих. Тщетно колесил он по улицам, но так и не подобрал ни одного пассажира. Влад уже потерял всякую надежду хоть что-нибудь заработать, и хотел было поворачивать к дому, но тут за пеленой дождя заметил долговязую фигуру в потертом кожаном плаще. Он еще удивился – охота же людям по ночам бродить, да еще в такую погоду! Даже жалко стало этого чудика.
Влад затормозил рядом с ним, мигнул фарами, посигналил…
– Эй! Тебе куда?
Прохожий обернулся. В свете уличного фонаря Влад увидел худого, костлявого парня – наверное, своего ровесника или чуть старше.
– На Ленинградский… Только у меня денег нет.
– Ладно, все равно садись.
– Спасибо!
В салоне Влад оглядел своего пассажира – и тот ему совсем не понравился. Волосы длинные, почти как у бабы… Гомик, что ли? На всякий случай он отодвинулся подальше, чтобы не задеть ненароком.
Но пассажир не пытался заговорить с ним и даже не смотрел в его сторону – молчал и думал о чем-то своем. Влад щелкнул кнопкой магнитолы. Там была только одна кассета – заветная, с «афганскими» песнями. Ничего другого он не слушал принципиально – тухлая попсятина раздражала безмерно, а «шансонный» надрыв и блатные три аккорда казались фальшивыми. Разве стоят сочувствия какие-то уголовники, если на войне погибло столько хороших, настоящих ребят?
Мы выходим на рассвете, из Баграма веет ветер,
Подымаем вой моторов до небес…
Только пыль стоит за нами, с нами Бог и с нами знамя
И тяжелый АКС1 наперевес!
Влад как будто снова ощутил себя там, на выжженной чужой земле, среди гор и песков, где стреляют из-за угла, где каждый камень таит опасность, и никогда не знаешь, удастся ли дожить до следующего утра.
Ну,