солнце. Белобрысая девчонка в желтом сарафане с утенком на груди – мама вязала. Были ли люди, которые не любили меня тогда – не знаю. Я их не знаю.
Еще молодой, но в глазах трехлетки, совсем старый, сосед дедушка Митя с балкона пятого этажа на нитке спускает привязанную шоколадку.
– Мальчики, отойдите, не прыгайте, я и так с вами поделюсь! – на полном серьезе пытаюсь командовать мальчишками, самому младшему из которых я по плечо.
Высокий Ромка хватает шоколадку первым и убегает, дед Митя с балкона грозит пальцем: «Ну-к, отдай, стервец, выйду – уши надеру!». А я рыдаю на весь двор.
Дед Митя умер в пятый по счету день моего рождения. В нашей «двушке», разгоряченная праздничным событием, ватага дворовых детей хватала с большого блюда именинный пирог, усиливая тишину в квартире за соседней дверью, с завешенным простыней зеркалом в прихожей. И больше никаких шоколадок на нитке.
Идем с мамой в магазин покупать чешки для занятий танцами, катимся с горы прямо на попе. Снег пушистый, теплый, даже слегка горячий, обжигает щеки, шею, забираясь под туго закрученный шарф. Город, словно новогодняя елка, мигает огоньками, как гирлянда. Я восхищаюсь огромными сияющими звездами, что лежат прямо на кронах деревьев. Через несколько лет это будет одним из первых больших разочарований – огромные звезды окажутся уличными фонарями, и настоящие звезды не выдержат конкуренции.
Обязательная музыкалка, прежде обожаемое, потом ненавистное фортепиано. Лимон в большой кадке у окна. Отец по утрам встречает улыбкой:
– А кто тут к нам с мамой приполз?
– Это я, Снежка, доча твоя!
– Ты не доча, ты заяц ушастый!
– Нет! Нет! Я доча! – так весело доказывать отцу, что я его дочь, и вовсе никакой не заяц.
Бабушка заглядывает в комнату: «Хватит баловства, завтракать вставайте!»
Бабуля только делает вид, что сердится, никто её не боится. Еще полминуты, пока дверь в кухне не закроется, слышно ворчание: «Вначале скачут, потом плачут!»
Мы с папой еле сдерживаем смех, я не выдерживаю, хихикаю ему в шею: «Фу, ты колючий!», и обнимаю, крепко-крепко.
Он так и не смог полюбить меня другой – принять взрослой, такой же свободной. Мама тоже это знала. В день похорон отца, в маленькой часовне на кладбище, подошла ко мне со словами: «Он любил тебя, сильно, просто никогда не говорил это».
Вот она, формула нелюбви: он любил тебя, сильно, просто никогда…
Что еще тебе рассказать?
Твоя С.
Пока я наслаждался новой жизнью, всем тем, что могут дать деньги, производство росло, первоначальные вложения умножились в несколько раз. Вернул долг отцу – много больше, с процентами, которые значительно превышали тело небольшого, «поддержать идею», кредита. Теперь все – еда, одежда, жилье, путешествия, женщины, – все падало в руки совершенно без усилий, изо дня в день, изо дня в день.
В то время меня стало посещать странное видение – будто жизнь моя началась на высокой горе, такой высокой, что весь мир расстелился у ног, а я