на них ногами, цепляется руками и они не причиняют ей вреда.
– Так может, и сама женщина – не человек, а тень?
– Нет. Она человек. Об этом тоже совершенно точно известно от единственной женщины, которая знает ее лично. Она – просто человек, как ты и как я, в этом нет сомнений, потому что раньше она и жила, как простой человек, в деревне неподалеку от жилища Умбры.
Мы замолчали. Я думала, а все остальные пили чай и смотрели в свои кружки.
– Так она спускается к обычным людям? – наконец, спросила я.
– Да, – ответил Косой.
– И они не причиняют ей вреда? Я в том смысле, если она на стороне зла, должен же был найтись хоть кто-то, кто захотел бы отыграться на ней?
– Никто ни разу не пытался. Все прекрасно понимают – тронь ее хоть кто-нибудь, и Умбра перестанет быть столь милостивым. Умбра не побрезгует и поведет свои тени в дома людей, и тогда… Сама понимаешь, от добра – добра не ищут. Пока есть возможность, люди хранят хрупкий, но все же мир и берегут равновесие. Кроме того, она ничего не просит, не делает ничего плохого. Наоборот. Она приносит игрушки детям. Самодельные, ручной работы, из соломы или тряпок, из глины и бумаги. Очень красивые и совершенно безвредные. И детям они очень нравятся. И сама женщина – тоже. Говорят, она красива и молчалива. Со взрослыми практически не разговаривает, но с детьми общается с удовольствием. Рассказывает сказки, придумывает небылицы, отвечает на вопросы, но никогда не говорит о своем хозяине. Никогда.
– Так зачем она спускается?
– Послушать людскую речь.
– А что, Умбра с ней не говорит?
– Не знаю. Видимо, нет.
– А вы-то ее видели?
– Нет. Да и зачем? Что нам это даст? Тронуть ее нельзя, выпытать из нее что-то – тоже. Она просто спускается призраком к людям, в которых ей нет никакой нужды, одному Богу известно – зачем. Нам она ничем не поможет и не навредит. Этакая нейтральная сторона, если можно так выразиться.
Снова повисло молчание. Я пыталась нарисовать ее в своей голове и почему-то представляла ее с длинными каштановыми волосами, невысокую, но стройную. Я бы даже сказала – миниатюрную, с кротким взглядом карих глаз и тонкой, гибкой шеей. Мне казалось, если дети любят ее, в ней должно быть что-то кукольное, что-то прекрасное и изящное, как фарфоровая статуэтка.
За окном прогремел раскат грома. Шел восьмой час вечера, было уже темно, а потому яркая вспышка осветила небо за горными пиками, раскрашивая мир в холодно-голубой цвет. Ирма посмотрела на часы:
– Опять наш Граф засиделся в кабинете, – сказала Ирма.
Ирма, Косой и Игорь переглянулись, а затем бросили беглые взгляды на меня и потупили глаза в столешницу.
– Сходи за ним, родной, – попросила Ирма Игоря. Тот кивнул и с готовностью поднялся, но Косой его остановил.
– Я сам схожу. Сиди.
Он поднялся и вышел из кухни. Я поднялась и поблагодарила Ирму за ужин.
– Зайчик мой, ты поможешь мне помыть посуду, –