проем, в который секунду назад ворвался Стив. Вы устремляетесь за ним. Палец дрожит на затворе. От переизбытка адреналина белая пелена застилает глаза, которые в свою очередь безуспешно пытаются приспособиться к кромешной тьме помещения. В конце концов, до Вас доносится очередь, еще одна. Вы замечаете лестницу, ведущую на второй этаж. Идти или нет. Кадр или жизнь. Жажда славы гонит вперед. Аккуратно поднимаетесь по ступенькам. Кажется, что прошла вечность. Но вот, тело, еще одно. Это не интересно. Кого могут заинтересовать обычные тела обычных людей, ведь сама война подразумевает эти самые тела. Вам надо нечто большее, нечто более страшное. Все, мы на месте. Апогей драмы. Это то, что нам надо. Вы находитесь в комнате, Стив стоит к Вам боком, у него из спины картинно торчит кухонный нож. Была борьба. Осматриваетесь и видите, что под дулом его винтовки находится маленький мальчик. И именно это и есть тот самый момент, когда будут плакать и кричать, сожалеть и проклинать, прощать и ненавидеть. Это Ваш глянец. Вероятнее солдат был ранен в схватке с родителями этого мальчика. Вряд ли паренек принимал участие во всем происходящем. Но это сейчас не важно. Мораль остается по эту сторону камеры, а все происходящее по ту сторону объектива. И для этого бездушного куска стекла будет лучше если мальчик умрет. Ведь когда читатель дойдет до разворота, то на первой половине будет зверь, убивающий ребенка, но все таинство, которое так необходимо читателю, откроется при полном раскрытии глянца. На второй странице ужасный детоубийца чудесным образом превратится в невинную жертву, так жестоко раненную притаившимся за дверью крысенком. Все. Наша задача выполнена. Лицо армии спасено. Солдат может спать спокойно. Мальчику, как и его родителям уже все равно. Вы создатель того, во что люди поверили и ничего больше. Браво! Герой нашего времени. И перестаньте мне аплодировать! Чужая смерть, переданная в формате вашего успеха. Вот на что Вы себя обрекаете. Прощайте.
Окрашенный скукой и усталостью голос пожилого водителя заставил обратить на себя мое внимание. Опытный взгляд фотографа автоматически отметил его руки. Слишком черные, слишком сбитые, слишком измученные тяготами его личной правды. Они были покрыты множественными мелкими рубцами. На моем лице невольно отразился вопрос. Я перевел взгляд на отражавшееся в зеркале лицо и столкнулся с ним взглядом. Белки глаз, оправленные в черную махру густых ресниц и бровей, безразлично смотрели на меня:
В прошлом я ловец моллюсков. Двадцать лет занимался этим промыслом. – На ломанном английском ответил шафер.
Я отвел взгляд. Скользя в достаточно плотном потоке автомобилей, я изучал архитектурные особенности Рио. Достаточно большой, насыщенный историей город на первый взгляд не поражал своим фундаментализмом как Рим или Мадрид. Но внимательно присмотревшись и отвергнув собственный субъективизм, я залюбовался играющим переплетением архитектурного новаторства стекла и бетона с броскими вкраплениями яркой рекламы и устоявшую перед наступлением